"Георгий Дмитриевич Гулиа. Человек из Афин (Историческая трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

именно и сотворил. И нас в том числе. Мы можем сетовать, можем проклинать
кого угодно, но изменить что-либо не в состоянии... Однако вернемся к добру,
которое рано или поздно восторжествует. Хорошо, если в течение жизни, но
неплохо и потом. Это необходимо для живых.
Раб не согласился с ним. Это придумано софистами ради удобства -
собственного удобства. Если спросят Евангела, он за то, чтобы торжество
добра наступало еще при жизни человека. Как можно скорее. Он эту мысль
развивал очень длинно. Ему, казалось, недоставало слов.
Перикл слушал внимательно. Он слушал так, как умел слушать во всей
Аттике один лишь Перикл. Слушая, он пытался получше понять своего
собеседника. Понять его, проникнуться его мыслями, его заботами. Точка
зрения собеседника важна для него так же, как своя собственная. Потому что
общество человеческое нераздельно. Даже господин и раб нераздельны, ибо так
создан этот мир. Нет жизни без господина. Нет жизни и без раба. Это тоже две
стороны одной медали. Один прилеплен к другому очень и очень прочно. Почти
неразрывно. Это только кажется, что нет столь прочных уз, которые бы
удержали одного человека возле другого. На самом деле узы эти есть, хотя и
невидимы, и они столь прочны, что не поддаются никакому изменению по чьей бы
то ни было воле. Даже самой высокой. Такова общество. Такова судьба граждан
в этом обществе или государстве. Но это не есть судьба моллюсков, не менее
прочно сцементированных друг с другом. Человек - существо мыслящее, и в этом
его счастье, в этом и его беда. Если он хочет быть счастливым, он должен до
конца понять свою неразрывность и зависимость от другого, ему подобного, и
довольствоваться тем, что посылает ему судьба...
- Вот тут я опять не согласен! - вскричал раб. - Разве судьба нечто
постоянное? Разве она не поддается метаморфозе, в конечном счете сугубо
меняющей ее природу? Только тот, кто смирился с властью грозной судьбы, кто
почувствовал, что больше ни на что не способен, склонит голову и скажет: "Я
всецело во власти судьбы, какая бы она ни была". И это будет худо! Разве не
говорят иные из твоих друзей: "Человек, который думает о свободе своей, тот
хозяин своей судьбы"? Разве это не так?
Перикл не был бы самим собой, если бы отказался от анализа рассуждений
своего домоправителя...
Разумеется, раб недоволен своей судьбой. Не надо быть вовсе великим,
чтобы прийти к этому выводу. Все дело в том, что за этим воспоследует:
примирение с жизнью или единоборство с судьбой, которая почему-то кого-то не
устраивает? Однако любое нарушение государственной гармонии, там, где
общество разделено от века, есть покушение на самую вселенную, устроенную
высшим разумом в неприкосновенной первозданности. Можно что-то в нем менять,
можно вводить форос или отменять его, можно объявлять войну или заключать
мир, можно, в конце концов, признавать власть Ареопага такою, какая она
есть, или вовсе ее отменять. Это дело политического такта и способностей. Но
нельзя делать одного: менять стержень, основу основ. Да это и бесполезно.
Это все равно что биться головой о скалу или пытаться переместить Акрополь
поближе к Пирею. Есть определенная данность, которая свыше, и с этим надо
мириться. В этом и заключено великое искусство бытия. Невозможно мешать,
подобно зернам гороха, господина с метеком, метека с рабом. Гармония есть
гармония!
Упрямый раб тоже кое-чему научился у господина, которого любил глубоко
и искренне, которому служил безупречно. Евангел не согласен в целом с