"Роман Гуль. Жизнь на фукса" - читать интересную книгу автора

По ветру рвались красные знамена. В стане спартакистов стоял Карл Либкнехт.
Войсками правительства командовал Носке.
Поезд, идя по верху города, перерезал Берлин. Все прижимались к щелям.
Внизу бежали люди с ружьями. Ставили пулеметы. Под знакомый аккомпанемент
русского великого гула.
Я не знаю, куда я еду? Сосед говорит, что в Марсель. Но я не хочу в
Марсель. Мне надоел вагон. Я хочу суши. И я внезапно ее получаю. Вагоны
открыты. Предложено вылезать. Первый рейс кончен. Судьба прочертила его: от
Педагогического музея до станции Дебериц.

Любовь капораля Бержере
Трудно рассказать о лагере военнопленных, если вы его не видели сами. В
двух часах езды от Берлина лежит крохотное местечко Дебериц. В получасе
ходьбы от него - лагерь военнопленных.
С словом "лагерь" ассоциируются палатки, флажки, горнисты. Ничего
подобного. Большая площадь земли обнесена колючей проволокой и решеткой. За
решеткой стоят дощатые бараки: в них живут люди. А вне решетки - поле белых
крестов. Ибо христианин на могиле христианина ставит - крест.
У решетки лагеря Дебериц стоял лесок русских крестов тысяч в семь.
Надписи на крестах были аккуратны. Обозначали унтер-офицера, ефрейтора,
рядового. Все они умерли оттого, что питались брюквой и непосильно работали.
Кто меня привез в этот лагерь? Почему я попал на русское кладбище? Но я
уж вхожу в барак, столбенея от удивления. Гул голосов. Невероятный шум.
Смешенье всех наречий, наций. Меня обступили французы, итальянцы, сербы,
румыны дергают за руки и о чем-то спрашивают.
- Капораль Бержере,- рекомендуется галантный француз с усами Мопассана,
протягивая плитку шоколада.
- Prenez, monsieur 15,- дает белую галету лиловый негр, глядя на
которого надо было вспомнить Вертинского.
Теперь галетами можно кидаться в собак. Но знаете ли, чем была белая
галета в 1919 году? Она была первобытным человеческим счастьем! Самым полным
счастьем - каменного века! К черту галантности - я недоедал с музейного
заточенья. Я хочу есть. И, тщательно скрывая галетную радость в "мерси", я
хрущу белой галетой.
На двухъярусных нарах жить прекрасно, если обыватели верхних не
плюются, не льют воду и вообще ведут себя цивилизованно.
Внизу живем - я и брат. Наверху - "la belle France". Оба яруса другой
стороны наполнены итальянцами.
Базаров (не марксист, а тургеневский) говорил, что люди одинаковы, как
березы. Это верно в смысле рака желудка. Но если предположить, что я береза,
то мой "визави" - Сенегал - даже не липа. Он, вероятно,- бамбук. А
голубоштанный, замотанный красным шарфом зуав-осенний клен.
Есть известная приятность очутиться среди множества иностранцев. Когда
национальности, костюмы, говор, жесты, лица, фигуры мешаются в
восхитительном винегрете. Так бывает в портовых кабаках Гамбурга и Марселя.
Когда земной шар, сплюснувшись, сходит в таверну.
- Lumiere! Lumiere! - кричат красноштанные французы и матросы в синих
фуфайках с помпонами на головах.
- Cara mia, mia cara,- надрываясь, карузит итальянец.
- Бара бэлик! - кричит, пробегая, араб.