"Тонино Гуэрра. Стая птиц" - читать интересную книгу автора

обитал в заброшенном Городке, а теперь потерял способность к мимикрии и
больше не мог жить спокойно? Голова павлина с растрепанным хохолком и
помутневшими глазами была повернута назад, где за его спиной шагала смерть
в образе старика, простирающего к нему руки с когтями. Я услышал, как
павлин в последний раз крикнул "уа".


Снег больше не идет, небо чистое.
Я спустился в Городок, чтобы записать звуки, отскакивающие от снега.
Это были влажные звуки и шумы. Больше всего мне нравились мои шаги на
снегу, скрип ботинок. Тогда я стал ходить взад-вперед по заснеженным
развалинам и записывать звук шагов на магнитофон. Неожиданно я ощутил, что
ступаю по телу своей жены. Ее профиль вырисовывался в трещинах домов... В
сущности, я гоняюсь за шумами для того, чтобы найти жену, причину ее
исчезновения. Именно поэтому я чувствую ее присутствие вокруг и даже под
ногами настолько, что все мне кажется мягким и холмики руин видятся мне в
этой снежной пустыне округлыми бугорками ее грудей. А может быть, это не
так, и я вовсе не для того пришел сюда, чтобы искать именно ее. Все дело в
том, что, потеряв жену и затратив столько времени на ее поиски, я обрел
постоянную потребность искать, и часто, что бы я ни делал, у меня
создается впечатление, будто я ищу ее. Кстати, в течение месяца или двух
я, чтобы найти ее, пытался обнаружить звук, который мог вызвать у нее
психическую травму. Может, поэтому, а может, и по другой причине, о
которой я не догадываюсь, мне теперь кажется, что я иду по телу жены и все
время вижу ее вокруг себя. А вечером я перечитываю все написанное мною о
нашем супружестве; очевидно, я должен буду передать записи какому-нибудь
полицейскому, ибо у меня всегда было предчувствие, что жизнь жены
завершится трагически, скажем в сточной канаве или в заброшенном доме, а
это, естественно, заставит блюстителей порядка копаться в прошлом и
требовать объяснений у того человека или тех людей, которые были близки
жертве, если речь идет о жертве, или сумасшедшему, если речь идет о
сумасшедшем. Еще давно я написал что-то вроде исповеди-воспоминания в трех
тетрадях и хранил их в коробке с магнитными лентами, на которых были
записаны песнопения пигмеев.
Затем мне хочется прослушать запись своих шагов на снегу. Любопытно
проверить, передадут ли они плотскую мягкость земли, отозвалось ли в шуме
испытанное мной ощущение, будто я иду по телу своей жены. Ничего подобного
- как ни странно, шум рождает другие воспоминания. Слушая запись, я вновь
увидел разрушенный до основания немецкий город, руины с торчащими во все
стороны красноватыми фабричными трубами. Земля побелена толстым, в четыре
пальца, слоем снега. За два часа американские самолеты уничтожили все
дома, и бушевавшая метель уже укрыла развалины. Шаги были наши - четырех
узников, сбежавших из уже не охраняемого концлагеря и круживших в
завязанном американцами "мешке". Но американцы с их танковыми клещами были
далеко, наверно, они ушли вперед, намного вперед, и мы двигались по этой
ничьей земле, откуда исчезли жители и немецкие солдаты. Вокруг нас -
тишина, намокшая под грязным небом, с которого, как с крыши, стекали
пушечные раскаты и лязг танковых гусениц. Далекие отзвуки. Потом
просочились другие шумы: еле слышные стенания, сдавленные призывы, слабые
крики, доносившиеся из-под ног, из-под земли. Тогда мы поняли, что погибло