"Тонино Гуэрра. Стая птиц" - читать интересную книгу автора

Мой старик, видно, продолжал выпекать хлеб брата Доменико. Он замешивал
тесто на воде, затем добавлял туда дрожжей и наконец лепил два круглых
хлеба, не забыв оставить закваску на следующую неделю.
Найдя на прежнем месте второй каравай, я убедился, что старик выпекает
хлеб и для меня. Я подумал, не следует ли мне поблагодарить его, и пошел к
подвалу, где он теперь обосновался. Дверь была заперта изнутри. Я
постучал, потом толкнул дверь - она не поддавалась. Заглянув в низкое
запыленное оконце, я попытался разглядеть, что происходит в комнате.
Старик сидел среди множества неизвестно чем заполненных мешков. Я постучал
в стекло. Он не шелохнулся. Я постучал сильнее. В ответ раздалась ругань,
задребезжали стекла. Я понял, что мог принимать от старика помощь, но не
должен был приближаться, надоедать ему, не должен был вторгаться в тот мир
мусора и отбросов, охрана которого стала теперь целью его жизни.



3


Мертвый город - как умолкнувший музыкальный инструмент. Улицы, площади,
переулки, которые раньше усиливали шумы и голоса, образуя хорошо
настроенный резонатор, теперь были пусты и немы. В разных частях города я
записал на магнитофон свои шаги, свои возгласы. В городе больше не жило
эхо. Звуки безвозвратно поглощали пыль. Они падали на землю, словно пустые
гильзы к ногам стрелка. Включив магнитофон на запись, я посвистел. Затем
отошел в сторону, чтобы услышать воспроизводимый звук издали. На
расстоянии десяти метров уже ничего не было слышно.
Когда я родился, в Городке было очень грязно. Но та грязь отличалась от
нынешней; она начиналась в октябре - от дождей раскисали все проселочные
дороги, и крестьянские башмаки приносили эту грязь в город, оставляя ее на
улицах, площадях, в магазинах, мастерских и кабаках. В ноябре и декабре
слой жидкой грязи достигал полуметра, потому что выпавший снег таял и
смешивался с землей. Жители ходили в резиновых сапогах - конечно, те, у
кого они были, - и казалось, что все двигаются замедленно, как во сне.
Летом дороги высыхали, и тогда на месте болота появлялась пыль. Она
становилась все мельче и легче, и ветер разносил ее повсюду. Пыль залетала
в дома, оседала на мебели, на одежде, на заборах, покрывала окрестные
поля. Недели на три устанавливалась жуткая жара, и люди вдыхали
раскаленную солнцем пыль.
Признаюсь откровенно: от всей более чем тысячелетней истории моего
Городка, куда входят и мое детство, и детство моих родителей, и их
старость, и дряхлая старость бабок и дедов, у меня сохранились лишь
звуковые воспоминания. Помню звонкие щелчки, с какими падали в ноябре на
мостовую конские каштаны, что росли у вокзала, и звук шагов в утреннем
тумане, когда мы спешили на поезд. От вокзала уходила к соседнему городу
узкоколейка. Многие горожане ездили туда на маленьком - всего из
нескольких вагончиков - поезде за покупками или на учебу. Каштаны падали
на землю, их колючая оболочка раскалывалась, а я испуганно вздрагивал и
оборачивался, чтобы посмотреть, не крадется ли кто за мной по пятам, и до
рези в глазах вглядывался в плотный туман, пытаясь увидеть источник звука.