"Тонино Гуэрра. Стая птиц" - читать интересную книгу автора

неизвестно куда мир своей злости. Такие уж мы разные люди: он порождает
шумы, я собираю их.


Это опустившееся существо перестало быть человеком тридцать лет назад,
превратившись в звук, в ругательство, в проклятие, которое даже не
назовешь проклятием, это - крик, который лишь случайно приобретает форму
слова, а на самом деле не что иное, как отвратительный рев, способный
разрушить все и вся. И в самом деле город рухнул. Землетрясение вполне
могло быть вызвано воплями старика. Еще до того, как мы встретились и я
только начинал догадываться о его присутствии по еле заметным следам,
которые он оставлял в развалинах, еще до того, как я понял, где он ночует,
я подумал, что если для первобытных людей звук первороден, если их крик,
их смех превратился потом в деревья, землю, воду, то могло случиться и
наоборот: от движения губ человека, от его крика, шума все рассыплется,
обратится в прах, в пыль, в ничто...
Неожиданно оказалось, что свирепый взгляд старика скрывал некую
симпатию ко мне. Это открытие я сделал на вторую или третью неделю
пребывания в Городке. Идя по следам старика, я набрел на поле, где он
копал картошку. Сам он ее вряд ли сажал - скорее всего, проросли остатки
прежних посевов. Позже я нашел заброшенные виноградники, яблони, грядки с
луком и салатом. Растения продолжали жить без человеческого ухода, а это
помогало существовать и мне. Как-то мне на глаза даже попались курица и
несколько голубей. А однажды утром я обнаружил лежащий на крупном камне
еще горячий круглый хлеб. "Наверно, старик положил его остывать", -
подумал я, но мне так захотелось хлеба, что я не удержался и отломил
кусок. На следующий день, однако, хлеб был на том же месте, и я понял, что
он положен специально для меня. Я нарезал его ломтями так, чтобы хватило
по крайней мере на неделю. Затем стал искать, где старик выпекает хлеб.
Рыскал повсюду, пока не догадался, что он пользуется старой печью,
сохранившейся в дальнем, совершенно разрушенном крыле монастыря. Там в
темной каморке я обнаружил мешки с мукой, скособочившийся стол, на котором
лежал покрытый влажной белой холстиной брус дрожжей, предназначенный для
следующей партии хлеба. Приподняв холстину, я потрогал мягкие дрожжи; на
брусе ножом был вырезан крест. Я вспомнил одного монаха - брата Доменико;
он даже не был настоящий монах, а лишь исполнял обязанности пекаря и
привратника. Монастырь опустел и начал разрушаться еще при мне.
Монахи-картезианцы перебрались в Абруцци, и в обители остался только
привратник - брат Доменико. Он продолжал выпекать хлеб для себя, для
местных бедняков да странствующих нищих. Брат Доменико не мог изменить
своему делу, потому что этому хлебу более тысячи лет. В закваске
сохранилась какая-то частица первых дрожжей тысячелетней давности, и брат
Доменико не хотел, чтобы сошла на нет последняя, пусть миллионная доля
того древнего хлеба. Доменико был человеком, который ночью в бога не
верил. И каждое утро бог должен был доказывать, что существует, - тогда к
брату Доменико возвращалась вера. Испытания придумывал сам Доменико.
Например, он говорил богу: "Пришли ко мне в монастырь через две минуты
скворца". Посланный богом скворец пролетал над головой брата Доменико, и
тот на целый день становился верующим, но по ночам вера опять неожиданно
уходила от него.