"Алеш Гучмазты. Матрона " - читать интересную книгу автора

- Ой, мама, - жалобно стонал он. - Что со мной делается?
Больно было смотреть на него, сердце разрывалось. Да и слушать тоже.
Особенно, когда он заводил разговор о войне, о своих страданиях. Казалось,
кто-то невидимый начинал трясти его - так он дрожал, слова произносил
невнятно, каждое слово его было стоном, рвущимся из самой глубины души и не
находящим выхода; он был похож на умирающего, который силится произнести имя
своего убийцы и никак не может - не хватает дыхания, не повинуются немеющие
уста.
- Вы знаете, где она, моя нога? - допытывался он у слушателей и сам же
отвечал: - Пляшет, пляшет на поле боя! Но не так, как вы пляшете, совсем по
другому. Как пляшет, спрашиваете? Вам такого и во сне не увидеть. Впереди
ладонь моего русского друга пляшет - кровь из нее во все стороны! А за ней
полноги, моей ноги! А по ним со всех сторон пули, мины, снаряды! Ну, что
скажете? Видели когда-нибудь такую пляску! И не увидите никогда!
Возбудившись, он переходил на крик, в красноватых, выпученных глазах
его блестели слезы. Потом он затихал надолго и, если продолжал, то уже
спокойнее:
- Я никак не мог понять, почему незнакомые люди убивают друг друга, как
кровники. Я его не знаю, и он меня не знает, я его не ругал по матери, не
сделал ему ничего плохого - почему же он мечтает о моей смерти? Или я стог
сена у него украл? Или волов? Или заявился на его луг со своей косой?.. Нет,
бой шел на чужом поле. Где - я и сам не знаю. Вокруг ни села, ни мельницы,
ни кошары - не за что глазу зацепиться. Мы сидели в окопах и стреляли во
врага. Я говорю - врага, но мы не видели их лиц, не отличали одного от
другого. Какие там лица! Убивали - и все! Пули свистят, как шмели, а они -
такие же люди, с ногами, с руками, с головой - рвутся к тебе, падают,
умирают, но те, что остаются на ногах, стараются добраться до тебя и убить.
Убить! Я же ничего вам плохого не сделал, не ругал вас, не крал вашего
добра - так что же вы никак не можете угомониться?! И сами ведь мрете в этом
поле, как мухи, а все равно лезете, хотите убить меня! Зачем? Я говорил
себе - не убий - и все же стрелял, стрелял. А что мне оставалось делать? Не
ты его, так он тебя. Такая правда на войне. Доберутся до тебя и изрубят на
мелкие куски. А пойдут дальше - и семьи твоей не пощадят. Разве бешеный пес
разбирает, кого рвать? Ему что женщины, что старики, что дети - лишь бы
кровь пустить. А если он доберется до меня и узнает, что я стрелял в него,
разве он пожалеет мою семью?.. Теперь другое скажу: сколько же на войне
железа, сколько его уходит на пули, мины, снаряды! А у нас во время сенокоса
косы не найдешь. Не лучше ли наделать из этого железа побольше кос, чтобы
было чем сено косить, чтобы скот не голодал зимой и люди лучше жили?.. Там,
в окопе, рядом со мной был русский парень. Ипполит. Смешное имя, и сам он
был веселый, все его любили. Я не все его шутки понимал, как следует, - не
очень-то по-русски знаю, - но все равно смеялся. Не то, что я, мертвый бы
засмеялся. Я очень его любил. Он никогда не печалился, даже во время боя.
Стрелял и приговаривал что-то - в бою не услышишь. Так с улыбкой и воевал.
"Бей их, Игнат, бей!" - кричал он мне. Улегся за бруствер и так азартно
стрелял, будто сено косил и боялся не успеть до вечера. Будто сено косил, а
не людей убивал. Я смотрел на него и удивлялся - чему он так радуется?
Неужели в нем нет жалости? Бить их, конечно, надо, я и сам бью, потому что
нельзя иначе. Но чему же радоваться? Их ведь тоже отец с матерью породили, и
у них тоже есть дети. Весной их поля останутся невспаханными, летом -