"Алеш Гучмазты. Матрона " - читать интересную книгу автора

останутся некошеными луга. Неужели в Божьем мире не осталось жалости?.. Тут
вдруг земля и небо поменялись местами, вспыхнули белым пламенем: раздался
взрыв, и я уже не мог понять, то ли комья земли летят в небо, то ли я сам
лечу. Когда грохот стих и глаз начал что-то различать, я увидел Ипполита: он
лежал на бруствере, руки его были вытянуты вперед, а между руками,
смешавшись с глиной, лежало то, что осталось от его головы. Тело Ипполита
казалось красной заплатой на земляном валу. Правая рука его была без кисти,
оторвало ее, и из перебитого запястья, из рукава шинели била струя крови. В
сторону врагов била, будто Ипполит хотел отомстить за себя, утопить их в
своей крови. Я посмотрел в ту сторону, куда хлестала кровь, и волосы мои
встали дыбом: его оторванная кисть плясала на земле. Не прыгала, не
подпрыгивала, а именно плясала. От этой пляски, от ужаса как только сердце
мое не разорвалось! Ладонь его, кисть, подскакивала чуть не на метр,
вертелась, пятипалая, в воздухе, брызгала кровью. Пять растопыренных
пальцев, прикоснувшись к земле, скрючивались, и мне казалось, что они ищут,
пытаются нащупать руку, от которой их оторвало, тело, которому они служили
верой и правдой. Вперед же, к пляшущей кисти, были протянуты и руки
Ипполита - он словно тянулся к ней, стараясь собрать свое тело. И тут я не
выдержал. Я знал, что Ипполит мертв - но если бы и жив был, какая ему польза
от оторванной кисти? Но эти протянутые вперед руки будто и вправду хотели
поймать ее, как ловят озорного ребенка, искали ее, как ищут пропажу
впотьмах. Так или иначе, а я не выдержал, выскочил из окопа и побежал к
пляшущей кисти, чтобы вернуть ее Ипполиту. Зачем? Ей-Богу, не знаю. Словно
подтолкнул меня ктото... Кисть не давалась, да мне и схватить ее было
страшно, но я все старался изловчиться, как-то так поймать ее, не сапогом
придавить - вы понимаете? - и... И что случилось со мной, как я попал в
госпиталь, сколько времени пролежал без сознания, пусть вам кто-то другой
расскажет. Не помню и того, что я делал, когда пришел в себя. Все во мне
болело, я весь был как открытая рана, и если рана может помнить что-нибудь и
знать, то и я знаю. Когда ожил чуть и узнал, что мне оторвало ногу, в глазах
потемнело сначала, а потом я увидел пляшущую кисть Ипполита. Как сейчас
вижу: кисть Ипполита прыгает в поле, а за ней гонится моя оторванная нога, и
кровь фонтаном бьет из голенища, и все в крови вокруг, даже небо кровавое -
вот какую я увидел пляску. И в такой ужас пришел, что снова потерял
сознание. Эх, поздно я узнал, чему радовался Ипполит, стреляя по врагу! Эх,
если бы меня пустили, дали бы винтовку - половина бы моих болезней исчезла,
забылись бы все мои муки! Мне бы только прицелиться, я бы не промахнулся!
Только пустили бы меня!.. А так я каждую ночь вижу во сне: моя оторванная
нога и кисть Ипполита, брызгая кровью, пляшут, гоняются друг за дружкой. И
днем вижу: только гляну на свою культю и, пожалуйста, - картина перед
глазами. Эх, Ипполит, если бы я смог хотя бы раз порадоваться твоей
радостью! Все боли бы мои ушли, все боли...
Егнат рассказывал, и лицо его дергалось - сначала веки, потом щеки и,
наконец, каждая складка его изнуренного лица, и все в ритме той страшной
пляски, и людям, обступившим его, казалось, что кисть незнакомого им
Ипполита пляшет прямо перед ними, кисть и нога, догоняющая ее.
Матрона смотрела на него, и ей виделся Джерджи: одноногий и однорукий
Джерджи гонится в чужом поле за своей окровавленной рукой, за ногой своей
окровавленной. Она пыталась отрешиться от этого видения, избавиться, но
адова картина уже прочно вошла в мир ее сознания, отпечаталась в душе.