"Алеш Гучмазты. Матрона " - читать интересную книгу автора

достала письма мужа. Каждое из них она знала наизусть, в каждом была частица
его души. Каждое из них предполагало ее ответ, и она отвечала, читая и
перечитывая их, и, значит, в этих письмах она снова была с Джерджи, с ним
вдвоем. Все они были ей дороги, но одно она выделяла особенно - письмо,
которое Джерджи не прислал, а привез с собой, когда вернулся искалеченным, и
передал ей не сразу, а потом, попривыкнув к своему лежачему положению, если,
конечно, к такому вообще можно привыкнуть. Она взяла, развернула это письмо,
и словно голос Джерджи услышала:
"Матрона!
Это письмо отправят, когда меня уже не будет в живых: может быть,
завтра, через неделю или через месяц. А, может, и через год. Наверное, не
следует делать этого, чтобы не причинять тебе лишней боли, но и оставлять
тебя в неведении тоже нельзя: ты будешь ждать меня всю жизнь. А я не хочу
этого. Потому и пишу. Как только получишь мое письмо, устрой по мне поминки,
как положено, а потом, когда пройдет время траура, выходи замуж. За хорошего
человека, конечно. Знай, что если ты будешь счастлива в жизни, то и мне
хорошо будет на том свете. А если нет, то я и в стране мертвых еще семь раз
умру. Я не успел сделать для тебя ничего хорошего и, если ты и после моей
смерти не будешь счастливой, то я и мертвый останусь виноватым.
Я ничего другого не хотел - только жить для вас, для тебя и нашего
маленького сына. Я сравнивал себя с Богом - только потому, что вы есть у
меня, в моем доме. А что теперь? Получается так, что я обманул ваши
ожидания. Я жив, но ничего не могу теперь - лежу, как трухлявое бревно.
Целый год уже пролежал - сколько еще осталось? Всей душой я стремлюсь
домой - посмотреть бы на вас хоть краем глаза! Но что увидите вы? Ничего
прежнего во мне не осталось, калека и калека. И я не хочу, чтобы ты видела
меня таким, беспомощным и жалким, не хочу, чтобы глаза, в которых светилась
любовь, смотрели на меня только с жалостью. Пусть я останусь в твоей памяти
живым человеком, так будет лучше и для тебя и для меня.
Не обижайся, но я и врачам уже сказал: у меня никого нет. Не спрашивай,
почему я так поступил. Ответ в этом письме. Может, его и не следовало бы
писать, но я заставил бы тебя вечно ждать. Еще раз прошу: когда получишь
письмо, устрой поминки и думай о своем счастье. Это мое последнее желание.
Только ребенка не оставь без материнской ласки. Отцовской он не знал, так
замени ему и отца.
Твой Джерджи".
- Каждый день ждал я смерти, но так и не дождался, - говорил ей Джерджи
уже дома. - Через несколько месяцев мне стало лучше. Еле-еле, с трудом начал
подниматься, шаг, другой делать на костылях. Врачи сказали: у меня гнил
позвоночник, а теперь вроде дело пошло на поправку. Появилась надежда, что
выздоровею, и я поборол себя - заторопился домой, к тебе. А письмо не порвал
потому, что верил - скоро встану на ноги, тогда и покажу его тебе, вдвоем
посмеемся над ангелами смерти. Но не получилось, судьба оказалась сильней
меня...
Он говорил, и по высохшим щекам его текли слезы. Плакала и она. Джерджи
никогда не был ей так дорог, как теперь. Опустила голову на грудь, застонала
в бессильной тоске. А он взял ее лицо в свои костлявые ладони и попытался
прижаться губами к ее лбу, но не дотянулся, как ни силился, не смог так
высоко поднять голову.
- Знаю, - устав и отпустив ее, заговорил он, - знаю, что ты жалеешь