"Алеш Гучмазты. Матрона " - читать интересную книгу автора

за радость твою, накричала на тебя, остановила, разровняла глину и сама
прижала к ней твои ручонки. Торопилась я, нельзя было нам задерживаться.
Посмотри еще раз на стену, сынок: я и рост твой отметила, и мета цела до сих
пор. Я плакала тогда - потому, наверное, что до этого накричала на тебя, -
не могла сдержать слез, и ты утих, стал послушным, и я сказала: стань к
стенке, сынок, прижмись к ней головой, сильно прижмись. Потом я вычесала
гребешком комочки глины из твоих волос. Открой сундук, сынок, эти комочки и
сейчас целы еще, и старый костяной гребешок, и мне кажется, что они до сих
пор хранят твой запах. Посмотри, сынок, в сундуке собрано все, что осталось
после тебя, все хранится там. Я не стала стирать твою старую одежду, даже
грязную, и она до сих пор пахнет твоим потом; ты написал в свои коротенькие
штанишки - я и штанишки не постирала, и запах этот мне дороже любого другого
на свете. А на стене осталась вмятина от твоей головы - посмотри, сынок,
посмотри, ничего у меня не осталось, кроме памяти о тебе. Ты радовался в тот
день - едем куда-то, а куда - тебе было все равно, ты от самой поездки был
на седьмом небе; ты торопился выйти из дома - скорей, скорей! - а у меня
ноги не шли, я все тянула, заставляла тебя притронуться к каждому дереву в
саду, к каждому камешку во дворе, хотела, чтобы и они пожелали тебе
счастливой дороги. Я заставила тебя выпить по глотку из каждого родника в
селе, из каждого ручья, думала, может родная вода придаст тебе сил на
будущее. Я нарвала травы в нашей священной роще, шелковистой травы, и
положила ее тебе в чувяки. Хотела, чтобы наши божества благословляли каждый
твой шаг. Помнишь, сынок, как разбежались у тебя глаза, когда мы приехали в
город, ты к каждой витрине тянулся, и я на последние копейки делала тебе
подарки. Когда у меня ничего уже не осталось, я уговорила продавщицу взять
мой платок, подарок твоего отца, за красивый ножичек с красной рукояткой. Не
знаю, как оно не разорвалось, мое сердце, когда я оставила тебя в толпе на
автобусной остановке. Казалось, душа твоя гонится за мной и спрашивает,
скоро ли я вернусь. Вернусь, солнышко мое, вернусь, отвечала я, убегая.
Чтобы пересилить себя, не возвратиться, я села в первый попавшийся автобус и
уехала в чужое село. Несколько дней бродила по чьим-то задворкам, старалась
задержаться подольше, чтобы этот бешеный Егнат подумал, что я завезла тебя
куда-то далеко и перестал охотиться за тобой".
"А что я такого сделал Егнату?" - заплакал мальчик.
"Раз ты забыл, то и незачем вспоминать. Так тебе будет спокойней".
"Вранье все это! Если нужно было скрыться от Егната, почему мы не
уехали вместе?! Жили бы где-нибудь далеко и плевать хотели на его угрозы.
Нет, что-то здесь не так, ты обманываешь меня".
"Нет, сынок, нет. Знаю, ты не поверишь, но все же скажу: кровожадный
человек страшнее любого зверя. Откуда он взялся, этот Гитлер, что сделал с
людьми? До войны в нашем селе не было человека тише Егната, а каким он
вернулся? Я не знаю, что он делал, что пережил на войне, но когда вернулся -
люди в глаза ему боялись посмотреть. Ты говоришь, уехали бы куда-нибудь
подальше и жили вместе. Уехать, конечно, недолго, но сердце-то к родным
местам тянется. Да и все равно, сколько не таись, а ктото разузнал бы о нас.
Да и другое еще: в то время от твоего отца не было никаких вестей. Я не
знала, жив он или нет. Сердце мне подсказывало, что он живой, и я бы не
выдержала - рано или поздно наведалась бы в село, чтобы узнать о нем. И
Егнат не упустил бы такого случая, добрался бы до тебя. Так вот и получилось
у меня: спасая одно, предавала другое... Ты не можешь этого знать, а я-то