"Андрей Тереньтьевич Губин.?Молоко волчицы " - читать интересную книгу автора

разные были и небылицы о прошлом.
Я же, охотясь в тех местах, лишь записал их как станичный писарь,
кое-что опустив и немного прибавив для верности изображения.
Сидя на площади, у бочки, с шариковой ручкой за ухом и серебряным
стаканом в кармане нейлоновой куртки, я вглядывался в лица молодых и
старых, степенных и неугомонных, а когда в месячном свете мы шли гурьбой
на мягкоковровый берег бешеной горной речки, то и в несущейся, как время,
воде виделись кони, зори, покосы, стычки, дым или прекрасное лицо моей
тетки Марии Федоровны Синенкиной.
Частенько захаживал я к ней выпить стаканчик-другой домашнего винца и
поспрашивать насчет старинных казачьих песен, сложенных на биваках
безвестными линейными поэтами-удальцами. Она охотно пела слабеньким
голосом, рассказывала все, что довелось видеть, и только отказывалась
говорить о себе и своей жизни, считая это неинтересным, - тоже думала, что
все интересное где-то там, в Москве или на Курильских островах. Она-то и
подарила мне большую серебряную чарку, из которой пивал се дед.
А вот старый казак Спиридон Иванович с удовольствием беседовал и о
старине, и о своем нелегком житии - да и носили его волны житейские от
Кавказа до Игарки, от Игарки до Мадрида. Преследуя белку или куропатку,
много пожгли мы с ним пороха в стрельбе по фуражкам в высоких дубравных
балках, где он сторожевал на ферме, решительно не умея, казачья косточка,
быть пенсионером, отдыхать, лежать - "т а м  еще належимся!".
В извилистом пути жизни он сохранил ясный ум, как Мария Федоровна -
беззлобное и щедрое сердце. И мне открылись картины  ю р с к о й 
э п о х и  и  б р о н з о в о г о  в е к а  казачества, и его "золотого
века", совпавшего с отменой буйного и своевольного казачьего сословия, что
было последним тяжелейшим воссоединением Северного Кавказа с Россией -
русских с матерью-Родиной, обновленной в огненной купели революции 17-го
года.
Постоянным фоном жизни людских поколений здесь остаются горы. За
городом, поселком или станицей неспешно и грозно уходят в космос
заснеженные взгорья, леса и балки, сглаженные снегами и светом
предвечерья, будто склон одной огромной долины. В окаменевшей
неподвижности синеют сизые космы облаков на гранях Большого Кавказа.
Выше - чистое небо. Над горами, облаками и небом неправдоподобно высоко -
Эльбрус, Шат-гора, Грива Снега, корона Европы. Зловещая, космическая тишь.
Приглашение к смерти, к бытию в камне и глине. К леденящему покою свирепых
облаков, безжалостных пропастей и предательских лавин, дремлющих в
ожидании человеческой жертвы.
Время действия романа начинается спустя столетие со дня заселения
станицы - в лето господне тысяча девятьсот девятое, в кое припала юность
наших героев, последних казаков буйного Терека и славной Кубани.
Место действия уже указано, хотя точности ради его следовало бы
очертить до крохотного пятачка сказочно прекрасной земли в Предгорном
районе, из конца в конец которого всадник проедет за полдня, а пеший
пройдет за день. Однако во избежание патриотических споров, в какой именно
станице все это случилось, и чтобы пальцем не показывали на соседа, скажем
так: это случается всюду, где живут люди, всякий раз по-своему. Казакам не
привыкать к дальним странам: прадеды выплясывали с парижанками, крестили
язычников индеян в прериях Русской Калифорнии, в Китае чай пили и в