"Эндрю Круми. Принцип Д'Аламбера (историческая фантасмагория)" - читать интересную книгу автора

них. Сам стакан казался бриллиантовым в свете солнца.
Каким-то образом он фокусировал лучи, отбрасывая на поверхность стола
изумительный рисунок - прихотливо изогнутый полумесяц плененного света. Как,
почему возможны такие вещи?
Те ранние годы моей жизни явились мне во сне столь же живо, как и в
реальных воспоминаниях. Вокруг меня целый мир - огромный и неисследованный,
похожий на книгу, которая ждет прочтения и понимания. Даже в играх
проявляется мое стремление вырасти и начать учиться. Рядом с этими
картинами - память о моей приемной матери. Я вижу, как она наливает горячую
воду в металлическую ванну, над которой начинает клубиться поднимающийся над
кипятком пар. От всего этого веет теплом и непостижимой тайной: от ванны,
узора ее текстуры, металлического блеска ее поверхности. Перистые клубы пара
вьются и складываются (почему пар делает это?). Я вижу большую грудь
приемной матери под накрахмаленной белизной блузки, когда она оборачивается
и смотрит на мое маленькое личико с небесной высоты любви и мудрости. За
всем этим кроется великий ответ, ждущий постижения.

Когда мне исполнилось четыре года, меня отправили в пансион. Этот
печальный опыт едва не уничтожил навеки мою любознательность. Родной отец,
скучный шевалье, дал немалые деньги на мое воспитание и образование, и
школа, куда меня определили, считалась весьма уважаемым учебным заведением.
В самом деле, я уверен, что образование, которое я там получил, было бы
идеальным для тех, кто собирается в будущем заняться политикой Церкви или
другим подобным делом, требующим слепого подчинения ортодоксальным догмам и
не терпящим оригинальности любого рода.
С самого начала я полюбил математику. Только начав учиться считать, я
понял, что числа - а не азбука учителя чтения - истинный язык природы.
Слова - не более чем обменные фишки, напротив, числа имеют вечную и
неизменную ценность. Подрастая, я оттачивал свое умственное мастерство в
забавах, которым предавался с помощью открытых мною чудесных игрушек.
Математика открыла путь к освобождению моего скованного воображения, и все
свободное время я посвящал изучению тех задач, которые учителя объявили
слишком сложными для нашего понимания. Таким образом, школьные уроки вскоре
стали слишком тривиальными в сравнении с моими личными исследованиями.
Меня возмущали деспотическая дисциплина и бессмысленные ритуалы школы,
но я спокойно мирился с ними, поскольку таков был всегда мой способ по
возможности избегать конфликтов и сопротивляться менее прямолинейными
средствами. Я, должно быть, казался примерным учеником, так как был умен и
хорошо учился, хотя в действительности мне хотелось только одного - вырасти,
стать полноценным человеком и покинуть школу.
Я был тщедушным ребенком - так же как позже, став взрослым, превратился
в тщедушного мужчину. Физическая слабость была вызвана родовой травмой и
покинутостью, и я рано научился справляться с этим неблагоприятным
обстоятельством. Не было никакого смысла драться, когда меня дразнили; в
такой драке мальчики, намного превосходившие меня силой, неизбежно бы меня
избили. Я мог отвести от себя угрозу только с помощью разума.
Среди нас был один ученик, которого боялись больше других. За высокий
рост и злобный характер его прозвали Медведем. Как и все, я узнал о нем с
первых дней пребывания в пансионе. Этот мальчик сеял страх везде, где
появлялся. Медведь достигал этого, как любой задира, больше угрозами, чем