"Сара Груэн. Воды слонам! " - читать интересную книгу автора

Теперь они в плену у смерти, смерть - везде: в царапинах на их
истерзанных телах, в темно-фиолетовых пятнах на бескровно-белой коже, в
проваленных глазницах. Лицо матери - при жизни столь миловидной и
щепетильной - застыло в жесткой гримасе. Спутанные окровавленные волосы
вдавлены в раздробленный череп. Рот открыт, а подбородок опущен, как если бы
она храпела.
Я отворачиваюсь. Меня начинает рвать. Сразу подскакивает кто-то с
лотком наготове, но я промахиваюсь и слышу, как содержимое моего желудка
хлещет на пол и разбрызгивается по стене. Слышу, потому что крепко зажмурил
глаза. Меня все рвет и рвет. Вот уже, кажется, больше нечем, но меня
продолжает выворачивать - и, согнувшись пополам, я размышляю, может ли
человек вывернуться наизнанку.
Меня уводят и усаживают в кресло. Любезная медсестра в накрахмаленном
белом костюме приносит кофе, но я к нему не прикасаюсь, и он стынет на
столике. Через некоторое время появляется священник. Он садится рядом со
мной и спрашивает, кому еще следовало бы позвонить. Я бормочу в ответ, что
все наши родственники в Польше. Он расспрашивает о соседях и членах общины,
но я не могу назвать ни единого имени. Вообще. Не уверен, что ответил бы,
как зовут меня самого, спроси он об этом сейчас.
Он уходит, и я потихоньку ухожу вслед за ним. До нашего дома чуть
больше двух миль, и, когда я добираюсь до места, над горизонтом виден только
самый краешек солнца.
На подъездной дорожке пусто. Ну, конечно.
Я стою во дворе с чемоданом в руках и смотрю на длинное плоское здание
за домом. Над входом новая табличка, а на ней блестящими черными буквами
выбито: "Э. Яновский и сын. Дипломированные ветеринары"
Постояв, я поворачиваюсь к дому, взбираюсь на крыльцо и распахиваю
дверь.
На кухонном столе - любимая игрушка отца, радиоприемник "Филко". На
спинке стула - синий мамин свитер. На обеденном столе - выглаженные салфетки
и вазочка с поникшими фиалками. Рядом с раковиной расстелено клетчатое
кухонное полотенце, а на нем сохнут перевернутая миска от миксера, две
тарелки и россыпь столовых приборов.
Еще утром у меня были родители. Еще утром они завтракали.
Я падаю на колени прямо на заднем крыльце и рыдаю, спрятав лицо в
ладони.
Через час меня берут в оборот женщины, отряженные церковной общиной, -
их известила о моем приезде жена инспектора.
Я все еще сижу на крыльце, уткнувшись лицом в колени. Слышу, как
хрустит под колесами гравий, как хлопают дверцы машин, и вот уже я окружен
рыхлой плотью, ситцем в цветочек и руками в перчатках. Меня прижимают к
мягким бюстам, тычутся шляпками с вуалями и обдают ароматами лавандовой,
жасминовой и розовой воды. Смерть для них - только повод надеть лучшие
воскресные наряды. Они гладят меня по голове, суетятся - и, хуже, того,
кудахчут.
Какой кошмар, какой кошмар. А какие чудесные люди. Трудно поверить.
Поистине трудно. Но пути Господни неисповедимы. Они обо всем позаботятся.
Для меня уже готова гостевая комната в доме Джима и Мэйбл Ньюрейтеров. Я не
должен ни о чем беспокоиться.
Они берут мой чемодан и подталкивают к машине. Джим Ньюрейтер мрачно