"Василий Семенович Гроссман. Треблинский ад" - читать интересную книгу автора

их молча, поспешно шагать, не задавая вопросов, по оглядываясь, к проходу в
шестиметровой проволочной столе, замаскированной ветками. Они проходят мимо
противотанковых ежей, мимо высокой, в три человеческих роста, колючей
проволоки, мимо трехметрового противотанкового рва, снова мимо тонкой
клубками разбросанной стальной проволоки, в которой ноги бегущего
застревают, как лапы мухи в паутине, и снова мимо многометровой стены
колючей проволоки. И страшное чувство, чувство обреченности, чувство
беспомощности охватывает их: ни бежать, ни повернуть обратно, ни драться: с
деревянных низеньких и приземистых башен смотрят на них дула
крупнокалиберных пулеметов. Звать на помощь? Но ведь кругом эсэсовцы и
вахманы с автоматами, ручными гранатами, пистолетами. Они власть. В их руках
танки и авиация, земли, города, небо, железные дороги, закон, газеты, радио.
Весь мир молчит, подавленный, порабощенный коричневой шайкой захвативших
власть бандитов. И только где-то, за много тысяч километров, ревет советская
артиллерия на далеком волжском берегу, упрямо возвещая великую волю русского
народа к смертной борьбе за свободу, будоража, сзывая на борьбу народы мира.
А на площади перед вокзалом две сотни рабочих с небесно-голубыми повязками
("группа небесковых") молча, быстро, умело развязывают узлы, вскрывают
корзинки и чемоданы, снимают ремни с портпледов. Идет сортировка и оценка
вещей, оставленных только что прибывшей партией. Летят на землю заботливо
уложенные штопальные принадлежности, клубки ниток, детские трусики, сорочки,
простыни, джемперы, ножички, бритвенные приборы, связки писем, фотографии,
наперстки, флаконы духов, зеркала, чепчики, туфли, валенки, сшитые из ватных
одеял на случай мороза, дамские туфельки, чулки, кружева, пижамы, пакеты с
маслом, кофе, банки какао, молитвенные одежды, подсвечники, книги, сухари,
скрипки, детские кубики. Нужно обладать квалификацией, чтобы в считанные
минуты рассортировать все эти тысячи предметов, оценить их - одни отобрать
для отправки в Германию, другие, второстепенные, старые, штопаные - для
сожжения. Горе ошибившемуся рабочему, положившему старый фибровый чемодан в
кучу отобранных для отправки в Германию кожаных саквояжей, либо кинувшему в
кучу старых, штопаных носков пару парижских чулок с фабричной пломбой.
Рабочий мог ошибиться только один раз. Два раза ему не надо было ошибиться.
Сорок эсэсовцев и шестьдесят вахманов работали "на транспорте", так
называлась в Треблинке первая, только что описанная нами стадия: прием
эшелона, вывод партии на "вокзал" и на площадь, наблюдение за рабочими,
сортирующими и оценивающими вещи. Во время этой работы рабочие часто
незаметно от охраны совали в рот куски хлеба, сахара, конфеты, найденные в
продуктовых пакетах. Это не разрешалось. Разрешалось после окончания работы
мыть руки и лицо одеколоном и духами, воды в Треблинке не хватало, и для
умывания ею пользовались только немцы и вахманы. И пока люди, все еще живые,
готовились к "бане", работа над их вещами подходила к концу, - ценные вещи
уносились на склад, а письма, фотографии новорожденных, братьев, невест,
пожелтевшие извещения о свадьбах, все эти тысячи драгоценных предметов,
бесконечно дорогих для их владельцев и представляющих лишь хлам для
треблинских хозяев, собирались в кучи и уносились к огромным ямам, где на
дне лежали сотни тысяч таких же писем, открыток, визитных карточек,
фотографий, бумажек с детскими каракулями и первыми неумелыми рисунками
цветным карандашом. Площадь кое-как подметалась и была готова к приему новой
партии обреченных. Но всегда прием партии проходил, как только что описано.
В тех случаях, когда заключенные знали, куда их везут, вспыхивали бунты.