"Василий Семенович Гроссман. Добро вам!" - читать интересную книгу автора

Ереван, которому армяне насчитывают две тысячи семьсот лет, тот, в который
вторгались монголы и персы, тот, в который приезжали греческие купцы и
входила армия Паскевича, тот, который еще три часа назад не существовал.
И вот созидатель, всемогущий владыка ощущает тревогу, начинает беспокойно
оглядываться по сторонам...
Кого опросить? Ведь среди людей, окружающих меня, многие не понимают
по-русски, я стесняюсь обращаться к ним, язык владыки скован. Вот вхожу во
двор. Но куда там, ведь это не наш пустынный русский двор, это восточный
внутренний двор; десятки глаз обращаются ко мне. Я поспешно выхожу на улицу.
Но вскоре я снова вхожу во двор. Тревога моя растет, я уже не думаю о том,
что на Востоке двор есть душа, сердце жизни. Но действительно, так оно и
есть, и я снова выхожу на улицу. Я растерянно улыбаюсь и оглядываюсь. Но -
всюду жизнь! Мне не до поэзии. И вот рождается решение - я вскакиваю в
полупустой трамвай, приобретаю за три копейки билет. Я уселся на скамью, и
мне на время становится легче на душе. Я уже не владыка, не созидатель, я -
раб низменного желания. Оно сковало мой гордый мозг.
И вот проскрежетали колеса, трамвай делает резкий поворот. Улица иссякла,
кругом пустыри, глинистые осыпи. Кондукторша испытующе поглядывает на меня.
Вот она прошла по вагону к вожатому, быстро заговорила с ним по-армянски.
Видимо, она делится с ним своими подозрениями: что нужно странному человеку
в очках на конечной остановке трамвая, среди глинистых осыпей и пустырей?
Сейчас ко мне подойдет вожатый, откуда-то из-под земли покажется
милиционер. Что я им скажу? Приезжий, москвич, знакомлюсь с Ереваном? А к
чему для знакомства с Ереваном понадобились пустыри и свалки? И правда,
странно - вещи человек сдал на хранение, полдня прошлялся по улицам, он не
пошел в учреждение отметить командировку, он не сделал попытки устроиться в
гостинице, в Доме колхозника, в комнате матери и ребенка. Он появился на
окраине города, где находятся свалки и ямы. Да, это действительно странно.
Нет, нет, это уже не странно, тут уже все ясно.
Тогда, припертый к стенке, я наконец открою причину, которая привела меня
на окраину столицы Армении. Но никто не поверит моей исповеди - я столько
лгал, притворялся, что правда покажется смехотворной: матерый диверсант
заврался, старый волк запутался окончательно.
Трамвай дошел до конечной остановки, я скрылся среди осыпей и ям, никто не
задержал меня.

4


Я прожил в Армении два месяца; почти половину всего срока я провел в
Ереване. Но жизнь в Ереване не дала мне новых литературных знакомств. Я
приехал в Ереван, зная писателя Мартиросяна и переводчицу Гортензию,
приготовившую подстрочник мартиросяновской книги о медеплавильном заводе, и
уехал из Еревана, будучи знаком с Мартиросяном, его семьей и переводчицей
Гортензией.
Раза два или три Мартиросян меня знакомил на улице со своими
друзьями-писателями, но эти знакомства ограничились полуминутными кивками.
Правда, один из литераторов осведомился, не собираюсь ли я переиздать
"Записки Д'Аршиака".
А я-то полагал, что, подобно Платону, стану дарить своей беседой не только