"Василий Семенович Гроссман. Добро вам!" - читать интересную книгу авторакакого-либо их обычая. Как посмотрит деревенский народ на мой отказ принять
угощение родителей жениха? Я выпил стакан виноградной водки, закусил зеленым перцем и куском баранины. Затем, чтобы не нарушать обычай, я выпил второй стаканчик водки и вновь закусил зеленым моченым помидором, таким огненно-режущим, что захотелось сделать еще глоток крепкой водки - успокоить ею помидорный огонь. Так и пьют в Армении - огнем перца тушат огонь водки, огнем водки тушат огонь перца. Мое восприятие мира совершило дивный скачок вверх - я увидел лица, освещенные не только светом солнца, но и внутренним собственным свечением. Характеры людей стали ясны мне. Моя любовь и доверие к людям колоссально возросли. Я словно бы из зрительного зала жизни перешел на сцену. Чувство привычки, обычности покинуло меня. Я был полон волнения, удивления, - какое синее небо над головой, какой чистый, прохладный воздух, как сияют снега на вершинах гор, какая радость и печаль в свадебной музыке. Люди, столпившиеся у дома родителей жениха, свободно, легко входили в самую сокровенную глубину моей души, я чувствовал их великий тяжелый труд, их морщины, их седые волосы, молодое насмешливое любопытство красивых и некрасивых девушек, могучие души и чудную простоту тружеников. Я ощущал, я понимал их честность, их доброту, их хорошее чувство ко мне. Я был дома, среди своих. Мы вошли в каменную комнату. Стены, потолок, пол были сложены из большого камня. Древней, тысячелетней утвари едва коснулось дыхание железного века: сосуды, хранилища зерна, масла, вина, очаг являли картины века каменного. Мы снова вышли во двор. Прямо передо мной сияла на солнце снежная вершина Большого Арарата. Не только чувства, но и мысли мои необычайно обострились. человечества, горы веры, вдруг прянули в моем мозгу. Я видел черные быстрые воды всемирного потопа, я видел тонущих овец, ишаков, тяжелый тупоносый баркас, грузно плывущий по воде. Я увидел спасенных Ноем животных и кровавые скотобойни, на которых потомки Ноя убивали потомков этих животных. Но я не только думал о библейской горе. Я наслаждался ее красотой бездумно, она сияла во весь свой рост, ее не прикрывали дома Еревана, дым заводских труб, облака и туман Араратской долины. От каменной подошвы своей до белой головы стояла она, освещенная утренним солнцем. Она соучаствовала в сегодняшней жизни, она соучаствовала в жизни прошедших тысячелетий. Она связывала сегодняшнюю свадьбу с флейтами, звучавшими здесь три тысячи лет назад. Все проходит, ничто не проходит... Нас торопили - надо было поехать за невестой, до ее деревни было восемнадцать километров. Свадебный поезд состоял из двух грузовиков и нашего стеклянного автобуса. Молодежь, стоя в кузовах грузовиков, плясала, пела, бешено размахивала жареными курами, круглыми пшеничными хлебами, шампурами, на которые был насажен шашлык, у некоторых танцоров в руках поблескивали трофейные немецкие кортики и кинжалы - на острие их были насажены яблоки, а на сверкающих лезвиях были выгравированы слова: "Alles fur Deutschland!" Пронзительно звучали флейты, долдонили барабаны, но вокруг некому было восхищаться богатством свадебного поезда, всюду лежал плоский, слепой и глухой камень. Хмурое каменное безлюдье придавало какую-то особую силу веселью - это был вызов. Человеческий род продолжался - свадебные флейты и барабаны смеялись над камнем. И вот мы въезжаем в деревню невесты. Мальчишки, покинув полотна Мурильо, |
|
|