"Василий Семенович Гроссман. Авель (Шестое августа)" - читать интересную книгу автора

Но все же он сдержался и сказал:
- То, что вы говорите, тоже довольно-таки грубо.
- Я отвечаю на грубость, сказанную женщине, - сказал командир корабля.
Официантки уже не было на террасе, и Митчерлих, искренне удивляясь,
произнес:
- Вот этой маленькой очкастой мартышке?
- Она девушка и родилась в одном году с моей дочерью, - сказал Баренс.
Тут взял слово Блек. Он произнес быстрым, но монотонным голосом речь о
том, что люди равны при рождении и все равны в смерти и потому в короткий
миг жизни, между двумя безднами равенства, надо соблюдать законы, не знающие
черных, белых, желтых, богатых и нищих.
Диль, не дослушав его речь, проговорил:
- Оказывается, учение Блека сводится к тому, что надо подлизываться к
командиру корабля и обвинять штурмана.
Но тут Блек, потеряв свою меланхоличность, повелительно и звонко крикнул
радисту:
- Прекратите скотство в отношении меня лично.
- Э, ребята, бросьте, - нараспев произнес Коннор. - Виноватого нет. Все
это от безделья.
Слова эти проговорил самый младший, слюнтяй и сластена, и потому
справедливость их показалась комичной, и каждый произнес насмешливую
самокритическую фразу.
Митчерлих сказал совершенно несвойственным ему тоном:
- Человек и при уме и честности может быть одновременно полным
ничтожеством. В этом он и достигает равенства со всеми остальными. Поэтому и
говорят, что все люди братья.
- Кроме того, каждый любит себя больше других, в этом все похожи, -
проговорил Блек, - это тоже всеобщее равенство. Разница в том, что один
хвастается своим себялюбием, как Митчерлих, другой скрывает его, как Баренс,
а третий, вроде меня, для своего удовольствия притворяется, что любит
ближнего больше, чем самого себя.
Диль сказал:
- Аминь. Я себя чувствую среди вас дураком. Хочется вытащить блокнот и
записывать изречения.
Баренс пробормотал:
- Только не мои, конечно.
А Коннор сказал:
- У вас у всех есть занятия, а я от скуки превращаюсь в полного идиота,
что для меня не так уж трудно.
Хорошего настроения и самокритики хватило всего на несколько минут.
Внезапно заговорили о войне.
Блек сказал:
- Не надо забывать, мы боремся с величайшим злом - фашизмом. В таком деле
и помереть не жалко, надо только помнить об этом.
- Это верно, - сказал Диль, - но как удержать это в памяти, когда
валишься, как петрушка, вниз головой, в горящем самолете. В эти минуты
забываешь свое имя.
А Митчерлих вдруг спросил у Джозефа, присюсюкивая, точно говорил с
малюткой:
- Конечно, смерть - бяка, смерть - кака, как вы полагаете? Но уж пусть