"Василий Семенович Гроссман. Авель (Шестое августа)" - читать интересную книгу автора

от его собственных внутренностей. Сразу становилось просторней и легче
дышать - пловец освободился от гири, тянущей его вниз.
Он склонился над стереосмотровым устройством, ожидая, пока бомба совершала
свою дорогу.
Могучие, жадные линзы, как бы приподняв на огромной ладони океан и землю,
приблизили их к глазам Джозефа. Он увидел тысячи подробностей этого утра:
плещущую и дышащую океанскую воду, и бесконечное, вьющееся розовато-белое
драное кружево прибойной пены, и зелень рисовых посевов в алмазной чешуе
поливных вод, и быстро плывущий на запад город - от него веяло той острой
прелестью, которой полны, особенно в утренний час, чужеземные города. Глаз
быстро ловил чуждый, необычайный вид домов и улиц, паутину дорог, яркие
цветные пятна крыш, а сердце подсказывало, что и в этом чужом городе в
ранний час сонно улыбаются красивые девочки, матери смотрят из окон на
бегущих в школу школьников, старики радуются еще одному утру, богатому
теплом, светом, голубизной неба...
Вот в этот-то миг кусок урана закончил свое падение и часть его перестала
быть веществом. Бомба взорвалась на заданной высоте в две тысячи футов.
Вспыхнул свет, свет смерти, давящий, жгущий.
Он ударил подобно острому, быстрому топору, он давил на глаза, нажимал на
череп, и протуберанцы пурпурного, полотого, синего и фиолетового пламени
распороли утренний воздух до самой стратосферы, осветили землю и все, что
жило на ней, поразительно прекрасным светом - он был серым и в то же время
непередаваемо ярким, в сотни раз более ярким, чем самое яркое тропическое
солнце, чем самое яркое зимнее солнце, сияющее над снежной равниной.
Светящийся шар, словно рожденная вновь звезда, стремительно вознесся в
небо, раскрылся в субстратосфере наподобие огромного гриба, превратился в
светящийся огненный столб.
Пассажиру казалось - из воронки, выжженной в том месте земли, над которым
сверкнул эпицентр взрыва, где родилась неведомая планете температура в
семьдесят миллионов градусов, поднимаются клубы обращенных в раскаленный
атомный пар железа, алюминия, гранита, стекла, цветов, листьев, обращенных в
атомный пар человеческих глаз, смоляных девичьих кос, сердец, крови, костей
- и заполняют огромный куб пространства.
В этот миг автоматически закрылись все смотровые окна, отключились
приборы. Самолет ощутил удар вызванного им огромного тайфуна. Оглушенный
пассажир упал на пол, зажмурился, ему представилось, что небо, земля, вода
вновь вернулись в хаос... Так и не победив зла, отцом и сыном которого он
является, человек закрыл книгу Бытия...
Это показалось пассажиру на миг, но он открыл глаза и увидел маленькие
руки первого пилота, оставшегося сидеть за пультом управления. Эти руки были
вырублены из камня, такими неподвижными и холодными казались они.
Через мгновенье он услышал голос радиста и подумал: "Президент уже все
знает..." Четырнадцатилетним худым мальчишкой он ходил по тихим вечерним
улицам маленького городка и разговаривал сам с собой, прохожие оглядывались
на него и смеялись... Он поднимал руку к темному небу, вот так, как он
пробовал поднять ее в самолете, и произносил клятву: "Всю жизнь я посвящу
одному делу - освобождению энергии. Я не потеряю ни часу, не отклонюсь ни на
шаг. То, что не удалось алхимикам, удастся нам. Жизнь станет прекрасна,
человек полетит к звездам".
Штурман Митчерлих помог пассажиру встать, усадил его на низкое кожаное