"Давид Гроссман. Львиный мед Повесть о Самсоне" - читать интересную книгу автора

Так эта женщина, суть которой еще совсем недавно сводилась к прозвищу
"неплодная", вдруг на глазах у читателя начинает расти от фразы к фразе.
Может быть, чудесная беременность вливает в нее силы и сознание, что она
носит в чреве необычного ребенка, возвышает ее, вселяя, при всех сомнениях и
страхах, новую уверенность в себе. К тому же трудно представить, чтобы
женщина с хватким умом не заметила, что ангел предпочел дважды встретиться
наедине именно с ней...
Но, быть может, мы ошибаемся и путаем причину со следствием? Может,
жена Маноя всегда была такой - сильной, находчивой и смелой? Потому-то ангел
и предпочел принести свою весть именно ей, а не мужу. Неслучайно Рембрандт,
изображая встречу этой пары с ангелом, "бросил" Маноя ниц, как мешок с
картошкой, в униженной и даже смешной позе, а жена его (вопреки описанию
этой сцены в Ветхом Завете) сидит высокая и прямая, излучая упрямое
достоинство, твердость и уверенность в себе. Рембрандт, как и многие другие
художники, выбравшие для себя этот сюжет, чувствует, что из этих двоих
именно женщина - сильная и доминантная фигура. Если так, то становится
понятна сила ее слов, сказанных о Самсоне: "...от самого чрева до смерти
своей".
В наши дни название "Цора" носит кибуц,[6] расположенный неподалеку от
возвышенности, на которой, вероятно, некогда находилась библейская Цора.
Основатели кибуца, выходцы из "Объединенного движения"[9] подошли к арабской
деревне Цора, большинство арабских жителей покинули свои дома, а те
немногие, что остались, были изгнаны. Все они превратились в беженцев,
большая часть которых живет сегодня в лагере беженцев Дахейше близ Хеврона.
Середина октября, 2002 год. Над холмами низменности навис мутный и
знойный день. По радио в сводке об автомобильном движении говорят о пробках
у перекрестка Самсон между Цорой и Эштаолом.[10] Проселочная дорога отходит
от главного шоссе, вьется среди леса, ведет путника к фруктовым рощицам
арабской Цоры, к руинам. Там, под сенью низких насаждений, вдруг открываются
взору мать с сыном - палестинцы, пришедшие из Дахейше собирать оливки с
деревьев, что некогда принадлежали их семье. Женщина с силой трясет ветви
дерева и бьет по ним палкой, а сын ее, мальчик лет десяти, быстро и молча
сгребает падающие, как черный град, оливки на расстеленное под деревом
полотнище.
Около трех тысяч лет назад здесь, на фоне коричневого, едва покрытого
лесом пейзажа, среди оливковых деревьев и дубов, рожала жена Маноя. Здесь
она нарекла мальчика именем, которое на иврите означает "солнышко" (или
происходит от слов "солнце" и "сила").
"И рос младенец, и благословлял его Господь", - рассказывает Ветхий
Завет, а в Талмуде фраза: "И благословение его - в силе"
Что же это "Дух Господень", начавший действовать в нем? Сознание
высокого предназначения и миссии, возложенных на него, или некое
вдохновение? Переведенный здесь как "действовать" ивритский глагол
"раскачивать, пульсировать" явственно ассоциируется с "пульсацией сердца",
что нарастает в минуты душевных бурь. И это биение, частое и бурное,
исходящее от души, и от тела, и от всех деяний Самсоновых, будет врываться в
повествование на протяжении всех глав, описывающих его жизнь. Иерусалимский
Талмуд, пытаясь проиллюстрировать физические проявления этого
"раскачивания", говорит, что, когда Дух Господень нисходил на него, размах
каждого Самсонова шага был величиной от Цоры до Естаола, и волосы его