"Михаил Громов. В небе и на земле " - читать интересную книгу автора

сжал палочку пропеллера между ладонями, скользнул одной ладошкой по другой
и... моя игрушка подлетела до потолка. Окрыленный успехом, я приступил к
обдумыванию конструкции самолета с резиновым двигателем. В качестве фюзеляжа
была избрана бамбуковая палочка длиной примерно 75 сантиметров, для чего
пришлось пожертвовать одной из удочек. Пришлось выточить на отцовском
слесарном станке два медных шарика и просверлить в них дырочки. Эти шарики
должны были служить средством для уменьшения трения пропеллера о каркас
самолета. Винт (пропеллер) был надет на проволоку, которая проходила через
шарики, шайбочку из железа, а далее - через маленькую бобышку, прикрепленную
к концу бамбуковой палочки. Конец проволоки загибался крючком. На этот
крючок и на неподвижный крючок, прикрепленный на хвосте самолета,
наматывалась резинка. За неделю самолет был готов и, с замирающим сердцем, я
стал крутить винт самолета для натяжки (скручивания) резинки. Самолет в это
время стоял на конце большого стола, находившегося на террасе дома.
Наконец наступил один из многих моментов моей жизни, когда сердце
начинает биться гораздо чаще и сильнее! Одной рукой я держал винт, который
хотел с силой раскрутиться, а другой придерживал самолет, приготовленный к
старту. И вот желанный миг настал: я отпустил руку, державшую винт, и
самолет, вырвавшись из-под другой руки, вспорхнул со стола и перелетел в сад
через перила террасы. Взрыв восторга от творческой победы выразился в
криках: "Ура! Ура!". Сбежались соседние мальчишки, а затем начали появляться
и любопытные взрослые. Я испытывал и радость, и гордость, и скромную
стыдливость. Это было весной перед отъездом в деревню.
Увы, это было последнее лето, полное чудесных воспоминаний о днях,
проведенных в деревенских краях. Помню, как сейчас: я возвращался в Теребино
через поле, засеянное, с одной стороны, душистым клевером, а с другой -
нивой, волнистой от ветра. Навстречу ехал мой дядя. Он остановил лошадь и
сообщил мне какую-то, показавшуюся мне сначала несуразной, новость:
"Объявлена война!". Именно этот дядя Коля и мой двоюродный брат Миша погибли
на той войне к неутешному горю моей бабушки.
Мне пришлось уехать в Лосиноостровскую, так как жизнь в деревне резко
изменилась. Бабушка плакала с утра до вечера: у нее ушли на войну три сына и
два внука. Уезжали люди, забирали лошадей. Кругом все ходили в слезах,
хмурые. Работа не клеилась. В тревожном настроении я как-то обратился к
бабушке:
- Бабушка, а для чего же нужна эта война?
- Не знаю, милой мой, так правители хотят.
- Так пускай бы правители и воевали сами. А зачем же нужно убивать
столько народу?
- Ох, родной мой, на волков того не готовят, что на людей.
Так мы и остались оба в тяжелом неведении.
Огорченный и встревоженный, я вернулся к себе в Лосинку раньше срока.
Отец был назначен главным врачом 394-го полевого подвижного госпиталя и
уехал на фронт. Сестра и я остались с матерью. Мне было тогда 15 лет. Жизнь
в Москве в начале войны продолжалась без особых изменений. Мы с сестрой
продолжали учиться. Настроение подавленности и тревоги сменилось обычными
повседневными заботами, учебой и развлечениями.
Война затягивалась. Через год отец в очередном письме пригласил нас
приехать его навестить. На фронте под Белостоком было затишье. Госпиталь
квартировал в местечке Кнышин. Природа была живописна, но необычна. Дороги,