"Михаил Громов. В небе и на земле " - читать интересную книгу автора

него, да и то "в сердцах". В 80 лет, возвращаясь ночью домой из соседней
деревни, что была в трех с половиной километрах от Теребино, он заблудился,
заночевал в сарае на хвое и получил крупозное воспаление легких. Отрядили
дядю Сеню за доктором. Доктор только махнул рукой и уехал, а дед, тем не
менее, выздоровел. До самой смерти у него не было лысины, а только кое-где
проступала проседь. Умер он, когда ему было около 90 лет, угорев в бане.
Однажды дедушка вернулся из Твери, куда он отвозил муку на своей паре -
Змейке и Красавчике, как обычно, с "головой" сахара, разными крупами и
прочим. Нужно сказать, что Красавчик давно уже совершенно покорил мое
сердце. Мне очень хотелось хоть немного проехаться на нем. Лошадей распрягли
возле сарая, где стояли телеги, и меня посадили верхом на Красавчика. Я
должен был доехать на нем до крыльца дома самостоятельно. А там уже с него
должны были снять шлею и хомут. Сначала - буквально несколько шагов - все
шло хорошо, но затем Красавчик захотел пить после утомительной дороги. Я
начал тянуть его за повод вправо, а он, почувствовав, кто на нем сидит,
вдруг побежал рысью влево к колоде с водой и... я шлепнулся на землю. Долго
я ревел, но не от боли, нет, от обиды, что мой любимый конь меня не послушал
и поступил таким коварным способом! Я стоял около окна, уткнувшись носом в
стекло, и безутешно рыдал. Однако любовь моя к этой лошади от этого не
только не угасла, а еще больше укрепилась. Я всегда, как только
представлялся случай, давал Красавчику кусочек хлеба или сахара. К семи
годам я его так приручил к себе, что он стал убегать из табуна и являться к
утреннему завтраку для того, чтобы полакомиться хлебом из моих рук. В табуне
его никто не мог поймать и надеть на него оголовье. Только мне это удавалось
и то потому, что я сначала давал ему несколько кусочков хлеба, а потом, взяв
за челку, спокойно, но быстро, надевал на него уздечку.
С тех пор я ни разу не падал с лошади, пока снова не сел на нее в
спортивном обществе, будучи уже взрослым человеком. С семи лет я мог отвести
и привести деревенскую лошадь в табун и из табуна без уздечки на любом
аллюре. Мы, мальчишки, подходили к лошади с кусочком хлеба и, поласкав ее
легонечко, заходили сбоку, а потом прыгали на нее, мгновенно закидывая
правую ногу и ложась животом на спину лошади. И вот мы уже сидим на ее
спине, чувствуя себя хозяевами положения, и даже тон нашего голоса, хоть и
мальчишеского, был, тем не менее, повелительным!
Бабушка моя, Домна Спиридоновна, летом вставала с рассветом, раньше
всех и едва ли не больше всех трудилась. Она была очень заботливой, любили
своих детей и многочисленных внуков. По праздникам бабушка забирала нас,
внуков, сажала всех в телегу, и мы ехали в церковь за четыре километра в
село Садыково. Мне тогда было лет 8-9. В эту церковь приходила из соседней с
Садыково деревни Жирносово семья по фамилии Зубковы. Помню до сих пор, что в
этой семье была девочка моего возраста - Олечка. Она обычно была одета в
розовое платьице и носила соломенную шляпку с широкими полями и розовой
лентой. В церкви Зубковы становились справа, а мы с бабушкой - левее их. Во
время всей службы я косил глазами вправо и, видимо, настолько несдержанно,
что мои двоюродные сестры, братья и даже дяди, словом, все знали про мои
нежные чувства и поддразнивали меня при случае. Такое чувство невозможно
скрыть. И в этом возрасте оно глубоко прекрасно и ни с чем несравнимо. По
возвращении из церкви нас ожидал праздничный стол. Бабушка как всегда
вставала с рассветом, затапливала русскую печь, и в праздничные дни к
картошке добавлялись белые булочки, ватрушки из белого и ржаного теста и