"Иван Громов. На перекрестке времени" - читать интересную книгу автора

библиотеке. Александр Александрович сам боролся с мокрым ветром,
затягивая одеялом зияющие дыры. Срочно укладывали Павлика.
Одеяло не слушалось, под ногами трещало стекло, сквозняк
презрительно трепал страницы "Божественной комедии"...
А утром, когда - хвала Всевышнему! - пришел доктор Крицкий
("поздравляю вас, господа: мы под властью санкюлотов!"), они
узнали, что мне досталось и снаружи: оторвана половина
водосточной трубы и глубоко повреждена фасадная стена.
- Снаряд разорвался в шести метрах от вас, Александр
Александрович...
Бодрое ехидство доктора Крицкого вселяло уверенность в Наталью
Андреевну, и ей не хотелось его отпускать. Но доктор спешил:
- Извините, должен откланяться. Ваш Павлик молодчина и будет
здоров через два дня...
Дворник Николаев наутро наглухо заколотил разбитые окна досками.
Получив за работу золотой, он подкинул монету и, поймав, крепко
сжал пальцами:
- Золотишко приберегли, барин? Хорошее, верное дело, говорю,
золотишко-то...
Павлик выздоровел, но жизнь замирала. Александр Александрович
больше не бывал в суде - "саботажничал", переваривая слухи об
арестах и принудительных мобилизациях. Наталья Андреевна стала
раздражительной, Анфиса - пугливой, ее рассчитали, и она уехала
в Сергиев Посад - к своим. Несчастья этой зимы духовно
разъединили всех - и эта перемена в жизни по-своему близких мне
людей была мне особенно неприятна и обидна.
В самую вьюжную ночь февраля неожиданно пришел Ефремов. На нем
был тяжелый тулуп, под тулупом оказался френч, борода сбрита, в
движениях появилось что-то упругое, хищное:
- Александр, мне надобно переночевать у вас, я уйду с
рассветом...
Его провели наверх - внизу в гостиной было слишком холодно. Он
долго не мог согреться, пил жидкий чай, отогревая стаканом
пальцы. Его приход вызвал в памяти многое: тихие субботы, запах
кофе, диспуты об искусстве. Вспоминались невинные кошмары
прошлого года: колония китайцев-кокаинистов, обнаруженная будто
бы на Божедомке, тени и мороки, которыми пугали пьяные поэты,
скупленная спекулянтами на корню передвижная выставка... Но
оживление было недолгим, все слишком изменилось с тех пор, и
изменился сам Ефремов. Александр Александрович под расстегнутым
френчем увидел на ремнях висящий пистолет, почувствовал, как
гаденько зашевелились давно дремлющие страхи, но почему-то не
воспротивился, когда Ефремов произнес:
- Наталья Андреевна, всем сердцем признателен за гостеприимство,
но теперь хочу просить вас оставить нас с Александром вдвоем.
Она встала. Он добавил:
- И еще вот что, на всякий случай: не заперта ли комната
Павлика? Если я верно помню, она выходит во двор - а мне, быть
может, придется бежать, если придут за мною...
Александр Александрович с испугом посмотрел на него, но встретил