"Я.И.Гройсман, Ирина Цывина. Евгений Евстигнеев - народный артист " - читать интересную книгу автора

снова аплодисменты. Мне с ним всегда было очень приятно играть, радостно.
В спектакле "Традиционный сбор" Женя играл Сергея Усова, главного
героя, необыкновенно обаятельного умницу, весельчака, Человека с большой
буквы. Я играла Лиду Белову и всегда ждала своей сцены с ним.
Первая встреча. Он не узнает Лиду: "Нет, не помню". Потом: "А-а-а-а". И
все же - нет. "Да Лида я". И его радостное: "Ах, Лида!!!" Эта сцена,
по-моему, начинала необыкновенную атмосферу спектакля, так волновавшего
зрителя.
Это Женя Евстигнеев уговорил меня написать первую мою песню. Ставили
спектакль "Пять вечеров". Искали песню для героини, Тамары (Л. Толмачева).
Обсуждали тогда все вместе. Евстигнеев имел решающий голос как музыкант (он
ведь был ударником до театра, имел абсолютный слух). Кто- то предлагал
песню, Женя, помню, бьет себя по уху: "Нет, не то, запето. Да и не станут
они петь за столом в интимной обстановке". Композитор Михаил Зив принес
музыку. А слова? Евстигнеев отвел меня в сторону: "Ты можешь попробовать
песню написать? Ты ведь кропаешь стишки в стенгазету?" Я разволновалась от
такого доверия и сочинила. Вроде слова понравились. Тамара пела песню на мои
слова: "Уехал милый в дальний край..." С тех пор я стала сочинять песни и
всегда вспоминаю Женю добрым словом.
Мне еще очень хочется вспомнить две роли, которые он играл гениально.
Старика Шварца в пьесе "Матросская тишина" Галича, в спектакле, который был
запрещен прямо на генеральной репетиции. Он играл Шварца необыкновенно
деликатным, щемяще деликатным, особенно в сцене, когда старик приезжал к
сыну в Москву, в консерваторское общежитие, а сын вдруг его стыдился.
"Кушайте чернослив, а я пойду, у меня много дел в Москве. Хороший чернослив,
кушайте". А потом (в 3-й картине) он рассказывал о Бабьем Яре - это даже
вспомнить невозможно без слез... Сколько ему было тогда лет? Тридцать пять,
а то и меньше? Он был действительно великим артистом. У нас стесняются так
называть артистов при жизни. Этот эпитет мы применяем либо к умершим, либо к
иностранным актерам. И, конечно, исполнение Сатина в спектакле "На дне" было
на такой высоте! Режиссер спектакля Волчек, так хорошо знавшая его, очень
интересно выстроила эту роль. Сатин-Евстигнеев - человечище, философ,
умница, мудрец, с огромным чувством горького юмора. Галине Волчек всегда
удавались большие народные сцены. Конец первого акта воспринимался как
симфония. Всё двигалось на сцене, приплясывало в пьяном угаре, музыка
звучала все громче и громче. В центре, наверху, на нарах Евстигнеев с
поднятыми руками, безумное, трагическое веселье, эдакий пир во время чумы,
если можно так сказать. Но это нельзя, по-моему, выразить словами. Во всяком
случае я не могу. Все слова кажутся бледными и недостаточными.
Хорошо, что существуют фильмы. В них Евгений Евстигнеев будет еще долго
жить. Он был одним из основателей нашего театра "Современник", он первым
перешел за Олегом Ефремовым во МХАТ, хотя сначала сам уговаривал его ни в
коем случае этого не делать. Но он все равно останется нашим,
"современниковским" навсегда.

МИХАИЛ КОЗАКОВ

На сцене "Современника" я играл с ним одиннадцать лет, но знал его
гораздо дольше. Мы - однокурсники.
Я учился на третьем курсе Школы-студии МХАТ, когда к нам неожиданно