"Я.И.Гройсман, Ирина Цывина. Евгений Евстигнеев - народный артист " - читать интересную книгу авторапоступил уже состоявшийся, поигравший в провинции актер. Он был на десять
лет старше меня. Не знаю, как сейчас, но тогда студенты сидели на вступительных экзаменах. Нам было интересно, кто к нам приходит. И сразу стало ясно, что перед нами нечто удивительное, чудо какое-то. Никогда не забуду, как Женя читал монолог Антония из "Юлия Цезаря". "...А Брут великолепный человек!" Неподражаемая интонация - ирония и уверенность вместе. И еще чеховский рассказ, по-моему, "Разговор человека с собакой". Конечно, он был принят, и сразу к нам на третий курс. Это стало нашим везением. Семнадцать человек, среди них Басилашвили, Доронина, Сергачев, Галя Волчек, я... Мог бы еще называть людей, нашедших свою театральную судьбу. И вот к нам добавился этот "пожилой" - ведь под тридцать! - лысый человек. Эта его знаменитая лысина, по-моему, он родился лысым - так она ему шла! Тогда еще худой!.. Шел 1954 год. Первый послесталинский год, время первого вздоха, время надежд. Мы тогда часто собирались - не могли друг без друга. Однажды собрались у меня, на Пятницкой. Еще был жив мой отец, Михаил Эммануилович, он обожал наши сборища. Женя взял гитару и запел: "Улица, улица, улица широкая, отчего ты, улица, стала кривобокая!" Играл он замечательно, пел хорошо, гитара у него звучала удивительно. Не один я, вероятно, многие вспомнят, что он был барабанщиком в джазе. Сидели, естественно, с водкой, с купленными пельменями - тогда это студентам было доступно. Мы все были веселыми, время хорошее, Сталин уже "помер", пахло "оттепелью", давящий страх стал уходить... Когда все разошлись, папа сказал: "Знаешь, Мишка, этот Женька самый талантливый из вас!" пошли к его маме. Она показала его провинциальные театральные фотографии. Тогда еще делали фотографии с зубчиками - это называлось "с фигурным обрезом". Если кто-то сегодня увидит одну из них, наверняка рассмеется. На нем изображен Женя в роли Меркуцио из "Ромео и Джульетты". В трико, с намазанными губами, приклеенным париком... Сам Женя, уже признанный "современниковский" актер, ужасно смеялся! Теперь думаю, что с этими губками, с этим париком он был хорошим Меркуцио. С фотографии "с зубчиками" светилось моцартианское начало. Мне рассказывали студенты, кончившие нашу Школу задолго до нас: они спросили однажды у Москвина, что самое важное для артиста. Москвин ответил: "Самое важное, ребята, до конца жизни не забывать, что артист - клоун!" Женя и был великим клоуном, в самом серьезном значении этого понятия. Честно говоря, артисты, которые делаются президентами, мне малосимпатичны. Они теряют что-то из высокой клоунады. Женя, на его счастье, никогда не стремился в президенты. Даже в самые маленькие! Я смотрел по телевизору "Игроков" в постановке Юр- ского, видел Женю в последней его роли. Там он пьет водку, и у него правый глаз как-то вываливается из орбиты. Я подумал: какой ты молодец, Женя, до конца жизни серьезно относясь к профессии, ты не забывал это клоунское начало в ней, в себе! И у него было безотказное профессиональное чутье, всегда подсказывавшее ему, что его, а что не его. А это одно из важнейших качеств в нашем деле. Помню, во время взлета "Современника", где он уже сыграл много ролей, принесших ему славу, один ныне покойный критик из нашего поколения написал: |
|
|