"Линда Грант. Все еще здесь " - читать интересную книгу автора

темы - проблем Майкла, нашего младшего, его плохих отметок, общей
безалаберности, кошмарных вкусов в одежде и в музыке; когда эта тема себя
исчерпала, она принялась жаловаться на то, как поставила горячую тарелку на
стеклянный кофейный столик, а потом обнаружила в столешнице трещину.
Полгода назад я ровно два часа сорок пять минут простоял в холле ее
дома, ожидая ее возвращения с работы.
- Ты что, все это время стоял? - спросила она. - Даже не присел?
- Нет, не присел. Хочешь - спроси у консьержа.
- Точно. Даже к стене не прислонялся, - подтвердил консьерж.
- По стойке смирно стоял, что ли?
- Не совсем. Довольно глупо стоять по стойке смирно с букетом красных
роз, тебе не кажется?
- На редкость глупо, - согласилась она.
- Ничего глупого тут нет! - запротестовал консьерж.
- Но чувствую я себя дураком, - ответил я.
- Сэр, не говорите так!
- Джо, я не стану приглашать тебя войти.
- Даже на минуту?
- Даже на минуту.
И она прошла мимо, слегка задев меня плечом, нажала кнопку лифта,
улыбнувшись, вошла - в зеленом шерстяном пальто: зрелая, прекрасная,
сладкая - самый сочный плод из райского сада. И мне вспомнились слова
Суламифи, обращенные к Соломону: "Освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от
любви".
- Вот стерва, - проговорил консьерж. - Она вас не заслужила.
- Это моя жена.
- Ну, могли бы себе и получше найти.
- Получше мне не нужно. Мне нужна она.
- Да пошлите ее на фиг!
- Мы много лет прожили вместе. Я ей не позволю вот так взять и уйти.
Он пожал плечами - здоровяк лет сорока в форме, с бэджиком "Пол" на
груди. Не знаю, с какой стати мне выслушивать советы о личной жизни от
человека, который за сорок лет не продвинулся дальше консьержа.
- Вы в армии служили? - спросил он вдруг.
- Да.
- За морем?
- Да.
- Повезло вам.
Я улыбнулся ему и пошел прочь. Думал я о том, что позавидовать мне
можно во многом, а еще больше - пожалеть; но медаль за способность простоять
три часа навытяжку с букетом красных роз - это уж слишком. И еще о том, что
этот парень считает меня патриотом и героем, проливавшим кровь за Америку, и
решительно во всем ошибается: я и не герой, и не патриот, и вовсе не за
Америку воевал, и не верю в то, во что, по-видимому, верит он. Он мне
завидует, а вот Эрику мое армейское прошлое всю жизнь мучило: она вбила себе
в голову, что армия сделала меня непознаваемым, что я прячу от нее какую-то
скрытую сторону души. А это неправда. Того, чего я ей не рассказывал о
войне, и рассказывать не стоило. Незачем ей это знать. Точно говорю. Я ведь
знаю женщин.
А она вбила себе в голову, что я с ней "не до конца откровенен", и