"Линда Грант. Все еще здесь " - читать интересную книгу автора

свечей, блестят начищенные полы, даже кирпичные стены, покрытые чем-то вроде
глазури, испускают слабое красноватое сияние. Но ярче всего светятся наши
лица: сейчас морщины на них разгладились, и голоса наши звучат совсем
по-молодому. "Можно закрыть глаза, - думаю я, - и представить, что всем нам
снова по двадцать лет". Только это неправда: для всех нас, сидящих за
столом, молодость давно позади, иным из нас под пятьдесят, а иные уже
перешагнули и этот рубеж, и от тех счастливых времен и нас, и обе наши
страны отделяет почти бесконечный путь.
И все же мне кажется, что прошлое не умерло. Оно здесь, с нами. Я
закрываю глаза - и вижу Эрику в кафе в Тель-Авиве: ей двадцать два, она
сидит за чашкой мятного чая и читает "Матушку Джонс", на ней джинсы и белая
блузка с вытачкой под грудью, белокурые волосы до плеч, нежный румянец на
щеках, и короткие рукава обнажают загорелые пухлые руки. Боже, как я ее
люблю! И эти спутанные волосы - словно только что с постели, и нежную
персиковую кожу. Вот сейчас она поднимет глаза, увидит меня - и улыбнется, и
отложит книгу, и, не отводя взгляда, поднесет стакан к губам... Что за
улыбка у нее! И как хорошо, что в дни войны и ужаса можно войти в кафе - и
встретить там прекрасную девушку, девушку, которую будешь любить и желать и
двадцать семь лет спустя. И знать, что это кафе все еще там, на Алленби, и
все та же высокая барменша за стойкой, и все так же ненатурально черны ее
крашеные волосы, и так же сверкают на пальцах золотые кольца с рубинами; все
так же сноровисто она режет сыр и подогревает буреки - сырные пирожки,
которые так любила Эрика; вот сейчас она как раз подносит ко рту очередной
пирожок, и влажно блестят ее губы, перемазанные маслом. Я могу войти туда -
и снова ее увидеть, и снова полюбить, и любить, пока смерть не разлучит
нас...
- Тебе стоит взглянуть на план отеля Джозефа, - говорит тем временем
Сэм. - Там не то что остановиться на несколько дней - там поселиться
хочется!
- Я модернист, а не постмодернист, - отвечаю я, усилием воли возвращая
себя в здесъ-и-сейчас. - Терпеть не могу все эти отсылки к классике, которые
с восьмидесятых не выходят из моды. Вообще, должен сказать, строят у вас в
Англии просто ужасно. Кошмар какой-то. Раньше же вроде умели! Куда девалось
ваше воображение?
- Британцы любят прошлое, старину, наследие веков, - нараспев говорит
Алике. - Мы сохраняем и оберегаем то, что завещано нам предками.
- Людей, которые могут создать что-то фантастическое, а вместо этого
сидят и охраняют какую-то старую рухлядь, надо к стенке ставить! - говорю я,
начиная закипать.
Все смеются, и, пока мы смеемся, я замечаю, что Алике не сводит с меня
глаз. И потом - пока мы пьем кофе, и когда кто-то из нас смотрит на часы и
замечает, что уже за полночь, и когда я надеваю куртку и благодарю всех за
прекрасный вечер - она смотрит на меня.


* * *

Вчера вечером разговаривал с Эрикой. К этому разговору я готовился
несколько дней, но после часа пустого трепа обнаружил, что так у меня ничего
и не вышло. Сама Эрика была настроена на обсуждение одной единственной