"Линда Грант. Все еще здесь " - читать интересную книгу автора

добрая, лучшая мама на свете. Мама после обеда ложится вздремнуть, задернув
занавески, пока ее не разбудит пароходный сигнал или гудок приближающегося
поезда на Грассендейл. Мама склоняется над поваренной книгой Робера Карье:
"Сегодня на ужин у нас будет эльзасский луковый пирог - иди сюда, Алике,
посмотри, вот он на картинке". Мама в зоопарке перед клеткой зебры: "Смотри,
Сэм, какая полосатая лошадка! Видишь, она кушает". Мама ведет бухгалтерию:
"Саул, в апреле мы продали на четырнадцать процентов больше крема, чем в
марте. И это еще не все: я получила заказ из-за границы!
Одна дама из Парижа пишет, что получила флакон нашего крема в подарок
от родственницы из Хэмпшира - ей очень понравилось, и она хочет купить еще.
Саул, мы становимся международной фирмой!" Мама изучает документы по
репарациям, и пепел с ее сигареты падает на бумагу. Мама целует меня на
ночь, оставляя на щеке пятнышко губной помады: от ее шеи и запястий сладко
пахнет парфюмом "Блю Грасс", от ее дыхания - фиалками. Мама сердится:
"Дрянной мальчишка! Еще раз так сделаешь - я тебе по щекам надаю!" В дверях,
закрывая свет, вырастает фигура отца: "Лотта, на два слова". Мама и папа
скрываются за закрытой дверью; мама стонет и всхлипывает, и шестилетний Сэм
начинает колотить кулачком в дверь: "Папа, зачем ты бьешь маму?" Дверь
приоткрывается: мама в вышитой ночной рубашке, раскрасневшаяся,
растрепанная: "Сэм, немедленно иди спать, а то рассержусь. С чего ты взял,
что папа меня бьет? Ничего подобного".
-Давай прокатимся по городу, - говорит мне Сэм на следующее утро.
И мы едем прочь от моря - по проезду с односторонним движением на
Лайм-стрит, мимо католического собора, увенчанного стальным терновым венцом,
через печально известный Токстет, мимо Фолкнер-сквер, белые георгианские
особняки которой кажутся твердынями, возведенными в борьбе с хаосом, мимо
Сефтон-парка, где в оранжерее, в кружевной тени пальм я когда-то целовалась
с мальчишками, вдоль по Смитдаун-роуд, мимо больницы и ее неизбежного
продолжения - кладбища. По Пенни-лейн, по пустым бульварам, окаймленным
вишневыми деревьями - в этом году они на удивление рано расцвели. Через
Спик, мимо автомобильного завода в Хейлвуде, к мосту Ранкорн, низко
нависшему над мутными водами Мерси. И все, что я вижу, словно простирает ко
мне руки, восклицая на разные голоса: "Помнишь? Помнишь? Ну неужели не
помнишь?"
Разумеется, помню - я ничего не забыла. Помню, как носилась по этим
улицам - пятнадцатилетняя девчонка, бесстрашная, потому что никто еще не
научил меня бояться. Вот я в джинсовой мини-юбке и спортивных туфлях бегу к
автобусу, зажав под мышкой теннисную ракетку: волосы мои развеваются на
ветру, под свитерком уже тяжело круглятся груди - нетерпеливая, порывистая,
каждую секунду готовая рассмеяться или удариться в слезы... Я вижу ее, эту
девочку: сейчас она обернется - и встретится взглядом со мной. Так, значит,
она еще в Ливерпуле? Я-то думала, той бесшабашной девчонки давно нет на
свете: она растаяла в прошлом, оттесненная иными, более зрелыми "я"... Но
нет, оказывается, она все еще здесь. И, как и тридцать пять лет назад,
стремится за море - ибо для чего даны нам мечты, как не для того, чтобы
всегда желать чего-то большего?
Сэм, разумеется, в своем стиле.
- Сэм, ты еще не бросил курить? - Не-а.
- Дай-ка сигаретку.
- Тоже куришь?