"Линда Грант. Все еще здесь " - читать интересную книгу автора

участвовал в программе "музыкального воспитания молодежи" - стремился
вытеснить рэп и хип-хоп соулом, мотауном и блюзом, старыми добрыми Джеймсом
Брауном, Марвином Гэем и Сэмом Куком. "Брат мой, о брат мой, сколько нас
умирает молодыми!" - напевал он себе под нос, ведя "Сааб" (два года назад у
него был "Меркурий") по широким улицам города, - и, должно быть, воображал
хмурую ливерпульскую весну жарким летом в Детройте.
Каждый день мы с Сэмом сидели у ее постели, и каждый вечер Мэри
О'Дуайер говорила нам: "Боюсь, дорогие мои, что завтра ее уже с нами не
будет". Но проходила ночь, наступало утро, а мама была все еще жива. Заходил
доктор Муни, ирландец из Белфаста, в вельветовых брюках и свитере с
геометрическим узором, клал ей на живот квадратные ладони, прощупывал
внутренние органы сквозь мучнистую бледную кожу. Из холла доносилось пение:
Выйду на Голуэй, пройдусь не спеша -Солнце садится, и жизнь хороша.
- Любимая песня сентиментальных ирландских иммигрантов, - замечает
доктор Муни. - Помнится, когда я учился в медицинском, мы пели: "...Шлюхи
гуляют, и жизнь хороша".
- Это поют для миссис Фридман, - объясняет Мэри О'Дуайер. - Бедная
женщина. Совсем молоденькой она побывала в Аушвице и, когда наши сиделки в
первый раз понесли ее в душевую, вообразила, что это газовая камера -
начала, бедняжка, кричать, плакать и умолять наших девочек, чтобы они ее не
убивали. С тех пор мы ее не моем, а только раз в неделю обтираем губкой в
постели. Пахнет от нее, конечно, но она хотя бы не мучается. Агнес сидит с
ней целыми днями и поет ей ирландские песни - это ее успокаивает.
-Я отплыл в Холихед в семьдесят третьем, и с тех пор в Ирландию не
возвращался, - говорит доктор Муни, попивая кофе из фарфоровой чашки с
розочками. - И евреев люблю за то, что в них ни капли кельтской крови. Вы
нация прагматиков - поэтому мне и нравитесь. В вас мало романтизма, и это
хорошо. Знаете, что о нас с вами сказал Шоу? Ирландцы слишком много пьют и
слишком мало думают, а евреи слишком мало пьют и слишком много думают.
На кухне повариха гремит сковородками, в холле скрипит тележка, на
которой развозят обеды. Кто-то захлебывается безутешным младенческим плачем,
и слышится голос: "Ну успокойтесь же, Лия, сегодня невестка придет вас
навестить - зачем же плакать?"
- А жена ваша тоже ирландка?
- Да, но она романтизм из себя выдавливает по капле. Она
патологоанатом. Читает в людских сердцах - но не совсем так, как об этом
пишут поэты.
- Могу поспорить, доктор, - говорит Мэри О'Дуайер, положив руку ему на
плечо, - могу поспорить, когда вы выйдете на пенсию, то вернетесь в
Ирландию.
- Ни за что. Моя жена без ума от Флориды. Ей нравится жара и пальмы.
- Бог ты мой! - расширив глаза, восклицает Мэри О'Дуайер.-Я была один
раз в Диснейуорлде, но и подумать не могла о том, чтобы там поселиться! Хотя
в Нью-Джерси у меня есть родня, а брат мужа живет в Бостоне. А вы, мистер
Ребик, были в Америке?
- Да. Мы с женой прожили там несколько месяцев, еще в семидесятых.
- Почему же вернулись?
- Не получили разрешения работать.
- А с тех пор туда ездили?
- Не-а. Уже много лет там не были. Сначала не могли себе это