"Бальтасар Грасиан. Критикон " - читать интересную книгу автора

жизни вечной.
______________
* Речь идет о Марке Катоне Цензоре (234 - 149 до н. э.), который,
согласно Плутарху ("Сравнительные жизнеописания". Марк Катон, IX),
раскаивался лишь в трех своих поступках: 1) что доверил жене тайну; 2) что
отправился морем в такое место, куда можно было добраться по суше; 3) что на
один день пропустил срок составления завещания.

Так пронзал он воздух своими стонами и разрезал волны руками, равно
выказывая усердие и разум.
И не иначе как отвага его словно одолевала даже враждебный рок! Сама
судьба отступает - не то из боязни, не то из почтения, - сама смерть порой
не решается посягнуть на великих духом, сама Фортуна к ним милостива; так
аспиды пощадили Алкида *, бури - Цезаря **, клинки - Александра и пули -
Карла V. Но беды, увы, всегда идут вереницей, тянут друг дружку, и одна
кончается лишь затем, чтобы породить еще большую.
______________
* Алкидом именовали Геракла, сына Зевса и Алкмены, по Алкею, отцу
Амфитриона, чей облик принял Зевс, явившись к его жене Алкмене. Будучи
младенцем, Геракл задушил двух змей, приползших в его колыбель по велению
ревнивой Геры.
** Имеются в виду слова Цезаря, сказанные хозяину судна, когда Цезарь
инкогнито плыл в Брундизий (ныне город Бриндизи на юге Италии) и был
застигнут бурею: "Ничего не бойся, ты везешь Цезаря и его счастье" (Плутарх.
Сравнительные жизнеописания. Цезарь, XXXVIII).

Пловец как будто уже очутился в безопасности, на лоне общей нашей
матери, но снова объял его страх, как бы свирепые волны, увлекая, не разбили
о прибрежные утесы, подобные каменному сердцу его Фортуны. Тантал, жаждущий
земли, он видел, что она ускользает из-под его рук, когда он за нее уже
хватался: для несчастливца не найдется ни воды в море, ни земли на суше.
Так, на рубеже двух стихий, витая меж жизнью и смертью, едва не стал он
жертвой безжалостного рока, как вдруг появился статный юноша, ангел видом, а
того пуще - делами. Протянув руки, юноша схватил его, привлек, будто
магнитом, хоть и не железным, к себе и тем спас для благополучия и жизни.
Выскочив на сушу, пловец, радуясь избавлению, приложился устами к земле и,
вознося благодарность, вперил очи в небо. Затем, раскрыв объятья, направился
к своему спасителю, чтобы расквитаться с ним поцелуями и пылкими речами. Но
тот, свершив доброе дело, не ответил ни единым словом, только выказывал
улыбками великую свою радость и крайнее удивление - недоуменными гримасами.
Спасенный вновь кинулся его обнимать и благодарить, расспрашивая, кто он и
какого рода, но островитянин, изумленно на него глядя, ничего не отвечал.
Старик стал тогда спрашивать на разных языках - он знал их несколько, - но
тщетно: юноша, не сводя с чужеземца глаз, лишь делал странные телодвижения
и, видимо, ничего не понимая, корчил гримасы ужаса и радости. Можно было
подумать, что он - дитя здешних лесов, дикарь, если бы против этого не
говорило то, что остров явно был необитаем и что волосы у юноши были светлые
и прямые, а черты лица, как у европейца, тонкие. На платье, однако, не было
и намека, одеждой ему служила одна невинность. У спасенного явилась было
мысль, что юноша лишен двух слуг души, из коих один вести приносит, а другой