"Александр Степанович Грин. Телеграфист из Медянского бора" - читать интересную книгу автора

прочной желтой мебелью и резным дубовым буфетом висели гравюры с
изображениями пейзажей, маленькие жанровые картины, а на китайских полочках
в зеленом и белом стекле бокалов томились левкои и гвоздика. Солнце ударяло
в большие, настежь растворенные окна с белыми занавесками и двигало на полу
трепетные тени листвы. Озабоченно стучал маятник круглых стенных часов,
лениво жужжали мухи, бороздя черными точками прохладную воздушную пустоту.
И снова показалось Петунникову, что ничего не было... Нет ни поезда,
ни погони, ни тюрьмы, ни виселицы. И даже думать об этом смешно и странно
здесь, в тихом захолустье уездной жизни. Револьвер, оттягивающий карман
брюк и натирающий кожу, кажется единственным во всем мире, заряженным по
ошибке и случайно купленным, как ненужная вещь... Там, в городе, волнуются
и ждут... А быть может, уже знают, и даже наверное знают, чем кончилось все
и что предстоит в будущем... Там жгут и прячут разные документы, уезжают,
спешно меняют квартиры, фамилии...
Но вот идет кошка, лениво облизываясь и выгибая спину: садится,
жмурится и плотоядно смотрит, как прыгают по дорожке пыльные, взъерошенные
воробьи. Вот где-то кричат гнусливо и сонно: должно быть, зевают при этом,
чешут подмышки и бранятся... За окном в просветах листвы желтеет далекая
рожь, и сейчас придет молодая, красивая женщина; будут есть и говорить, что
попало, охотно и просто.
Он закрыл глаза, напряг мысль, но не было города. Так, в отдалении,
маячило что-то большое, расплывчатое и сложное. А была усадьба и сладкие
деревенские будни, полные мирного солнца и вкусных, раздражающих мыслей о
близкой еде.
Петунников криво усмехнулся. Жизнь эта жестока и бессмысленна,
неприятна и равнодушна. Медленно ползет в ней привычная скука, без воли,
без ожидания. Ровное, тепленькое существование, согретое и освещенное
солнцем, но не раскаленное, не воспламененное им. Комнаты, обстановка,
денежные расчеты, хозяйство, "Нива" и выкройки.
Задумавшись и обрывками мысли стараясь проскользнуть в темное
ближайшее будущее, он не заметил, как вошла Елена, и вздрогнул при звуках
ее голоса. В сером изящном платье, обнажавшем полные белые руки, она
показалась ему серьезнее и сосредоточеннее. Но настроение ее было,
очевидно, то же: оживление и желание быть интересной сквозило в больших
ясных глазах, полных блеска и удовольствия.
- Вот и подадут сейчас, - мягко улыбнулась она, присаживаясь к столу.
- Потерпите немножко... Ну, как вам нравится наше место?
- Я в восторге, - сказал Петунников, садясь на другой стул и не зная,
что делать со своими огромными пыльными сапогами. - Особенно, сад...
Говорят, нынче редко можно встретить хороший сад у помещиков... Все
заброшено, запущено... Впрочем, сразу видно, что вы любите цветы и
художница в этом отношении...
- Ах! - засмеялась она, краснея от удовольствия. Телеграфист был,
по-видимому, воспитанный человек, говорил свободно и непринужденно, что ей
очень нравилось. - Тут что... Так себе... одни тюльпаны да розы... Да,
нынче многие разорились, поуезжали... Все беспорядки, пожары... Наш уезд,
впрочем, спокойный... Мужики здесь зажиточные, так что... спокойно.
Петунников промолчал, ограничившись короткой улыбкой. В тоне и голосе
собеседницы, когда она заговорила о мужиках, ему послышалось обычное
легкомысленное и глухое непонимание творящегося вокруг.