"Григорий Исаевич Григоров. Махно" - читать интересную книгу автора

Меня вызвали на допрос через три дня после привода в контрразведку.
Передо мной сидел офицер довольно интеллигентного вида. Он в вежливой форме
предложил мне сесть на стул. Длительное время рассматривал меня и вдруг
выпалил: - Скажите, вы знаете Наталью Дмитриевну Зарудную? -- Я буквально
опешил, никак не ждал этого вопроса. Прежде всего мне пришла в голову мысль,
что они хотят Наташу приобщить к моему делу. Офицер заметил мое смущение и
сказал: - Не беспокойтесь, молодой человек, Наталья Дмитриевна вне всякого
подозрения, она просто женщина и помнит вашу детскую дружбу. -- Я
почувствовал прилив крови к лицу, мне стало жарко. Мой следователь взял
папироску, чиркнул спичкой, закурил и начал пускать ртом дымовые колечки.
Подсунул мне пачку папирос. Я сказал, что не курю. Снова мне был задан
странный для контрразведчика вопрос: - У вас есть какие-нибудь жалобы? Как с
вами обращались в комендатуре Синельниково? -- Опять мне показалось, что
здесь замешана Наташа Зарудная, только она могла сообщить о том, как надо
мной издевался поручик Мокин. Подумав, я ответил: - В моем положении жалобы
бессмысленны. Офицер поднялся, несколько раз прошелся по комнате, а потом
спокойно сказал: - Экзекуции мы вас подвергать не будем, в вашем возрасте
все поступки еще недостаточно осознаются..., но поскольку нам известно, что
вы оставлены в городе на подпольной работе, мы вас и отпустить не можем. --
Вошел конвоир и снова водвдрил меня в камеру.

В моем деле был только один свидетель -- Иван Должковой. Не помню,
чтобы в 1919 году было много предателей, хотя я был связан с большим
количеством рабочей молодежи и поддерживал связь с большой группой
интеллигенции, - и все же "свидетелей" и доносчиков по моему делу не было,
кроме провокатора Должкового. В будущем, когда меня допрашивали советские
следователи, "свидетелей" и доносчиков оказалось гораздо больше.

В камере я рассказал о странном допросе. Мои товарищи по камере целиком
поддерживали версию, что дворянка Наташа Зарудная сдержала свое слово и
через своих знакомых облегчила мою участь. Всю ночь я не сомкнул глаз.
Положив под голову руки, я снова упорно думал о Наташе. Штейнгаузу я
рассказал о своих приключениях в Севастополе. Мы с ним долго говорили о
психологии некоторых представителей состоятельных слоев, бескорыстно
примыкающих к революционному движению.

Через два дня открылась дверь камеры, и всем нам предложили собираться
с вещами и выходить в коридор. Вместе с нами выстроились и женщины, среди
которых была сестра Сони Солнцевой, очень симпатичная девушка с такими же
большими темно-карими глазами, как у Сони, но глаза были грустные, лицо
бледное и даже можно было заметить морщинки в уголках рта.

Вдоль всего коридора, куда мы вышли, стоял конвой с ружьями, а на улице
нас ждали верховые казаки. Вначале мне показалось, что такой большой конвой
ведет нас на расстрел, но потом я решил, что на расстрел не ведут днем при
ярком солнечном свете, да еще по главной улице, где тысячи нарядных дам и
мужчин прогуливаются по бульвару. Этапируемых я насчитал 52 человека. Мы
двигались спокойным шагом по 5 человек в ряду, я был одет в женскую
шерстяную кофту, на голове у меня красовалась студенческая фуражка с
треснувшим черным лакированным козырьком, а под левой подмышкой торчала