"Николай Грибачев. Здравствуй, комбат! (Повесть-быль военных лет) " - читать интересную книгу автора

государство, народ на народ. Убиваем, калечим, за человеком охотимся, как за
зайцем, прости господи. От крови тошнит.
- Цинизм лечит, что ли?
- Победа все спишет и переменит. Между прочим, комбат и дневник ведет.
А это запрещено приказом.
- Может, стихи сочиняет?
- Какие там стихи! Проговорился, правда, что литературой увлекался,
но - по части чтения. А по профессии - агроном. Так тут у нас не посевная,
не уборочная!..
- Послушайте, Слепнев, а вы не думаете, что это на ябеду смахивает?
- Нет, не думаю. Я ведь как командир командиру. В пекле живем, друг
друга понимать надо. Он же недотрогу строит из себя.
- Нас же не на одну колодку тачали.
День повернул к вечеру, высоты Задонья сперва пожелтели, затем пошли
рябью - от каждой травинки, от каждого бугорка вытянулась тень. Вдоль
брустверов легла черная иззубренная полоса. Левобережье затягивало ровной
мягкой синевой, в которой одиноким огоньком горел крест на церкви в
Еланской. В такую пору к станицам и хуторам начинают течь из степи стада
коров и овец, обозначая свое движение лентами золотящейся пыли, но никаких
стад теперь тут не было - дороги, которые просматривались с высот, были
однообразно мертвы. Зато под самый закат, перед тем как солнцу нырнуть за
синие гребенки леса под Солонцовским, живым мерцающим пламенем высветился
кусок Дона. Но созерцанию тут же и пришел конец - снова с теми же
сорокапятисекундными интервалами начала бить немецкая артиллерия. И по тому
же, что утром, месту. Когда она окончила и стало темнеть, я собрался
уходить.
- Подожди минутку, - попросил Косовратов. - Я напишу записку.
- Куда?
- В медсанбат. Можешь передать?
- Мне редко приходится там бывать.
- Ничего. Когда случится, тогда и передашь.
- Романчик? А сам кипятился, когда об этом зашла речь.
- Неужели и ты не понимаешь? Я вовсе не против влечения мужчины к
женщине и женщины к мужчине. Иначе и нас на свете не было бы. Это было и
будет, даже если с неба камни посыплются... Я против пошлости и грубости...
- Ладно, не оправдывайся. Пиши.
Вернулся он минут через пятнадцать с заклеенным стандартным конвертом,
в котором лежало письмо. Но адреса на конверте не было. Я указал на
оплошность.
- Чеховского Ваньку Жукова изображаешь?
- Нарочно не пишу. На войне с письмами всякое случается. Как и с
людьми. Не хочется быть жвачкой на чужих нечищенных зубах. Ирину Озолину
знаешь?
Я перебрал в памяти всех девушек и женщин медсанбата - а я их знал,
вместе ехали на фронт, - но никакой Ирины Озолиной припомнить не мог.
- Нет, не знаю.
- Не имеет значения, она поступила недавно.
- А может, почтой пошлешь?
- Не стоит. У них там с хирургом сложные отношения.
Я взял письмо.