"Николай Грибачев. Здравствуй, комбат! (Повесть-быль военных лет) " - читать интересную книгу автора

И разразился скандальчик.
Записки я сам передать не смог, пути в медсанбат не лежало. Послал
ординарца - кубанский казачок, смелый и оборотистый, он был надежен во всем.
Когда он вернулся, я поинтересовался - какая она, эта Ирина? Однако
единственное, что я мог установить, так это то, что "совсем молодая". В
остальном описании она ничем не отличалась ото всех других - зеленая
гимнастерка, зеленая юбка, брезентовые сапожки... Ординарец явно не был
экспертом по части женской красоты.
- Ей лично передал?
- Ей. Она живет на постое с подругой. Я ее вызвал...
Таким образом, совесть моя перед Косовратовым была чиста, как слеза. Но
из этого еще ничего не вытекало, Ирина, дорожа письмом, не захотела оставить
его дома, положила в карман гимнастерки. И выронила в операционной. Уборщица
нашла и передала хирургу, и тот разбушевался, грозил увольнением.
Допытавшись, что принес его мой ординарец, хирург нажаловался к случаю
штабникам и даже командиру дивизии, когда тот приезжал проведывать раненых.
Среди офицеров поползли слухи, что Косовратов завел шашни и соблазнил
сестру, а я был сводником. И посему нам будет - иные утверждали, что уже
был, - устроен "громовой разнос" и что дело этим еще не кончится. Знакомый
майор из оперативного отделения штаба, когда меня туда вызвали по текущим
делам, проскрипел:
- Нашли чем заниматься, когда Сталинград в опасности.
- А без письма Сталинград в безопасности был бы?
- Воевать надо лучше, а не за юбками бегать.
- Разве Косовратов в тылу сидит?
- Ничего, комиссар вложит вам ума.
- Косовратов беспартийный. А я еще не член партии.
- Да? Поздравляю! Тогда займется сам комдив, а у него рука потяжелее.
Теперь уже я, прожеванный сплетней, фыркал и выпускал колючки, не без
опасения ожидая встречи с командиром дивизии. Знал я его как человека
острого, но умного и уравновешенного, и звали его все ласково "дедушкой". Да
мало ли что? Положение наше, несмотря на частный августовский успех, было не
из веселых, напоминало байку об охотнике, который залез к медведю в берлогу.
"Эй, я медведя поймал!" - "Так тащи его сюда!" - "Да он не идет!" - "Ну сам
сюда иди". - "А он не пускает!.." В таких условиях может случиться, что
всяко лыко в строку. Однако же комиссар дивизии, с которым я встретился
мельком, ничего не сказал, а командир дивизии не вызывал.
Увидел я его недели две спустя в хуторе Солонцовском, куда меня
пригласили на вручение орденов и медалей отличившимся бойцам, среди которых
находились и наши из батальона. Церемония проходила в бедненьком, тусклом
зальчике вполне торжественно, даже, пожалуй, несколько выспренно и скованно,
поскольку это были едва ли не первые награды в дивизии - сорок второй много
и жестоко требовал, но наградами не баловал. После вручения командир дивизии
предложил мне сесть с ним в машину:
- Пристраивайся, сапер, в Кулундаевский подвезу...
Я поежился от недобрых предчувствий - в Кулундаевском стоял медсанбат.
Исподтишка разглядывал комдива; летом, когда полоса обороны дивизии была
растянута на пятьдесят километров, - не оборона, а кисея, пальцем
проткнуть! - ему в отчаянном положении приходилось сутками мотаться по
раскаленным пескам левобережья, ночи не смыкать глаз в штабе, и ото всех