"Николай Грибачев. Здравствуй, комбат! (Повесть-быль военных лет) " - читать интересную книгу автора

В отличие от улицы, которая является как бы тупиковой и в нижнем конце
никуда не ведет, площадь изъезжена и исхожена, разрисована елочками
автомобильных шин, слюдяно блестит санными следами. Виднеются кучки навоза,
иные из них еще паруют, мертво шевелятся под ветром клочки сена. Обметенные
ступени крылечка в трещинах, обиты, истоптаны, со слабыми красными пятнами -
оттирали от крови, да не оттерли, не сразу и горячей водой возьмешь. Возле
треснутой притолоки прибит сизым на морозе гвоздем небольшой флажок - он то
обвисает белой кляксой, то, когда шевельнет ветер, полыхает красным крестом,
наводя на неожиданные соображения: на кресте, если верить Библии, Христа
распяли, а медицина при чем? И вслед за этой мыслью другая: господи, когда
зимой ранят, и так хуже некуда на холоде, а тут еще положат вот в такое
унылое здание...
Коридор пуст и чисто вымыт. Это неожиданно: рассказывали, что несколько
дней назад, во время боев, тут тоже в два ряда, головами к стенкам, ногами к
проходу, лежали раненые. Видно, уже эвакуировали. В первой комнатке направо,
куда я захожу, совсем молоденькая круглолицая сестра с темно-ореховыми
глазами кипятит на примусе инструменты. Комнатка тесная, рыжие обои с лета
засижены мухами, клочья их болтаются подгнившим клейстером наружу; окошко
замерзло, все в рождественских елочках, света просеивается с горсть; после
свежего морозного воздуха остро чувствуется запах копоти, керосина и йода.
- Вам кого? - спрашивает сестра.
По-видимому, я, здоровый, с полыхающими от мороза щеками, в жизни
медсанбата явление нетипичное. Ее жизнь протекает среди серых, землистых
лиц, окровавленных повязок, страдальческих глаз. Поэтому во взгляде ее можно
одновременно прочесть и вопросительность, и плохо скрытое любопытство, и
даже кокетливую женскую лукавинку. Для меня это не ново. Во время финской
войны мне довелось с двумя девушками идти на остров возле Питкяранта, перед
самым мостом нас накрыли беглым артиллерийским огнем две ледокольные
канонерки - свист осколков, комья мерзлой земли по спинам, тучи снега вместе
со срезанными ветками сосен и елей. И мне на всю жизнь запомнился
беззащитный детский крик: "Ма-ама!" А едва кончился артналет, еще и в ушах
не перестало звенеть, обе они, отвернувшись, как по команде, вытащили
зеркальца и принялись охорашиваться. "Ну, прямо котята!" - засмеялся
сопровождавший нас солдат.
- Мне хирурга, - сказал я.
- А для чего? - допытывалась сестра.
- Не боитесь состариться от любопытства?
- Не хотите говорить - ждите.
- Сколько?
- Сколько надо.
- Не очень-то вы любезны.
- Наше дело лечить, а не любезничать.
- Ладно, уступаю моральному давлению. Комбат Косовратов у вас?
- Это который? Капитан? С орденом? Глаза синие такие, мочальный чуб,
около уха родинка?
- В следственных органах работали?
- Я?
- Да.
- С какой стати?
- Словесный портрет хорошо получается...