"И.Грекова. Фазан (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

А вот уже важное: первая подлость. Ягоды, красная смородина.
Пошли в сад. "Погуляйте до обеда", - сказала мама. Сад - возле дома,
тот, с каштанами. Исхоженный вдоль и поперек. И вдруг неожиданность:
спрятанный в зарослях куст, а на нем - ягоды. Яркие, изнутри светящиеся.
Они были необычайно, неестественно крупны. А может быть, просто он сам был
мал. Ягоды висели высоко, выше головы. Откуда-то он знал их название:
красная смородина. Бывает и черная.
Был мал, но уже подл. Потому что на восторг Вари по поводу ягод
ответил: "Их нельзя есть. Они заразные". Слово - от мамы. Она им
строго-настрого запрещала подбирать и класть в рот что бы то ни было,
говоря: "Это может быть заразное!" Вот и он объявил ягоды "заразными",
отлично зная, что врет.
Варя, конечно, поверила. До сих пор помнятся поднятые к нему доверчивые
глаза, в них пламенно отражались красные гроздья. А потом, тайком от Вари,
он пробрался в сад и, встав на цыпочки, объел весь куст. Ел торопясь,
давясь, сознавая свое предательство. Уже не хотелось, а ел.
В тот же день его пронесло. Да как! Мама выспрашивала: что ели? Где? Не
признавался. Выдали его красные пятна на рубашке. Хочешь не хочешь,
пришлось сознаться. Мама плакала, и он - тоже. И Варя за компанию...
Вечером, после действия касторки (на всякий случай по ложке дали
обоим), их уложили спать раньше обычного. Он прошлепал босыми ногами к ее
кровати, влез под одеяло и каялся сладко, горько. Плакал. А Варя, обняв
его за шею тонкими руками, говорила: "Не плачь, Федя!" - и сама ревела,
сморкаясь в пододеяльник. Заснули облегченные, очищенные, освобожденные...
Значит, был же он когда-то чист душой? Была же у него совесть? Глядя в
прошлое через бездну прожитых нечистых лет, ему было отрадно оправдать
себя хотя бы в детстве... Теперь, когда весь мир ограничился для него
тахтой, ночным столиком, лампой. Да еще этим проклятым краном на кухне.
Журчит, точит, щебечет, и нет на него управы! Где, когда он читал слова:
"Мама, они льют мне на голову холодную воду!"?


Сознание, конечно, не было ясным. Кое-что не происходило, а мерещилось.
Однажды ночью он отчетливо видел, как висевшее на стуле полотенце
превратилось в рубашку, мужскую рубашку без галстука, а над ней
прорезалось из сумрака незнакомое лицо. Мужчина бил сравнительно молод,
лет сорока, не больше, но черные волосы уже поредели, и лоб двумя
треугольниками восходил к темени. Что-то оперно-мефистофельское было в
этом лице. Широкое в висках, заостренное к подбородку, оно улыбалось,
показывая сбоку золотой зуб. Ног у мужчины не было, только верхняя часть
тела в рубашке (когда-то такой фасон назывался "апаш") и эти зловещие
взлизы со лба в глубину Темных волос. Уходило, убегало лицо туда, в
волосы.
- Кто вы такой, и что вам от меня надо? - мысленно произнес Федор
Филатович. Языком, ртом, губами говорить он не мог. Но незнакомец его
услышал.
- Не узнаете? - спросил он. - Я ваш собственный старший сын, Петр
Федорович. Бывший Петя. - И улыбнулся.