"И.Грекова. Перелом (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

отдалении, далеко за хвостом поезда, идет война. Что-то грозное, гремучее.
Кругом "детвора" все время играет в войну. "Фашисты, - говорят дети, -
Гитлер". Мой папа на войне, воюет с немцами, главный у них - Гитлер, папа
его убьет.
Вспоминаю папу. Высокий, красивый, седые виски, узкая голова. Носил
меня верхом на плече из комнаты в комнату, пел "Вихри враждебные веют над
нами". Не знаю, что такое "вихри" - должно быть, вроде пылесосов. Дома
есть пылесос - низенький, как собачка-такса на своих колесиках. Боюсь его.
Папа говорит: "Не бойся", - дает мне в руки кишку, и правда - не страшно.
Папа нарочно намусорил, накрошил бумажек - пылесос их проглотил в одно
мгновенье. А раз было такое: пылесос запылился, долго стоял в углу. Папа
его включил, взял кишку со щеткой на конце и вычистил пылесосу круглую
спину. Сказал при этом: "Врачу, исцелися сам". Я этого не поняла, но
запомнила.


В теплушке кончается мое первое детство. Второе - совхоз в степях. Чуть
припогасло сияние трав, цветов, бабочек, мир замкнулся, но все еще
светится. Уже не Киля я, а Кира - рокочущее "р", только что освоенное, моя
гордость. Вставляю его даже где не надо, говорю - "собрака".
Совхоз - животноводческий (слово учу по слогам: -
жи-вот-но-вод-чес-кий), при нем - мо-ло-ко-за-вод. Огромные, врытые в
землю чаны с сывороткой. В них ребята купаются, и я с ними. Кто умеет
плавать - плавает. Я не умею, просто держусь руками за край. Держаться
надо крепко, не то утонешь.
Дует ветер. Шевелятся султанчики ковыля, кустики чертополоха с
обсевшими их ленивыми шмелями. Гремят семенами коробочки незнакомой травы.
Лошади мчатся, развевая гривы.
Хозяйка дома, где мы с мамой живем, татарка, зовут Хадича, поит нас
кумысом (это лошадиное молоко). Говорят, очень полезный. Когда его пьешь,
пощипывает, забавляет язык.
Первое время, живя в совхозе, голода мы не знали. Я во всяком случае. У
меня в раннем детстве был плохой аппетит. "Петя, это ужасно, наш ребенок
совсем ничего не ест!" А он - по-своему, непонятно, но интересно: "Никакое
животное в присутствии еды не может умереть с голоду". В совхозе меня есть
не заставляли, это первое время очень нравилось. Потом научилась есть,
даже слишком.
Почему-то из времен второго детства больше всего помнятся солнце и
лето. А ведь была еще и зима - даже две зимы в эвакуации. Первая - сытная,
вторая - голодноватая. Но какие-то незлые были эти зимы. Топили соломой,
чернобыльником. Пламя - ярко-оранжевое, вспыхивало и опадало с треском.
Весело было бросать в него новые охапки. Хадича топлива не жалела.
А еще запомнилось - был в углу репродуктор, такая же черная тарелка,
как дома. И из нее гремели песни. Эти песни военной поры я навсегда
полюбила. До сих пор, услышав какую-нибудь по радио или телевизору,
замираю душой, падаю в детство...
Только подумать, мое поколение - последнее, помнящее войну. Все, кто
моложе, знают ее понаслышке...
Маме было всегда некогда: на работе, со своей "детворой". "Мама, посиди
со мной!" - "Поди поиграй". А во что играть? Зайца взять не позволили...