"И.Грекова. Перелом (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

Одной половине досталась мраморная лестница, другой - черная. Я гордилась,
что у нас - мраморная. Сколько было играно на этой лестнице в детстве...
Думая о прошлом, заглядываю в давно прошедшее - в детство. Детство тоже
было не одно. Оно было рассечено, разрублено войной на три части.



8

Первое, самое раннее - до четырех лет, до войны. В этом самом красивом
доме с мраморной лестницей. Лестница населена видениями того детства. Вот
иду с мамой за руку вниз, одолевая каждую ступеньку не за один, за два
шага. Чудесно-медленно проходит время. В высокие окна бьет солнце
разноцветными лучами - красными, зелеными, лиловыми. В каждом луче танцуют
пылинки того же цвета.
Мама тянет за руку: иди, копуша! А я нарочно медлю, уж очень все кругом
разноцветно. Но мама не понимает: спешит. Вечно она спешит (как я буду
спешить - потом).
Другая вспышка памяти: бублик. Круглое, золотое, теплое чудо. Мама его
мне протягивает: ну, ешь! Хочется куснуть, но страшно нарушить его
красоту. Начинаю есть - и каюсь, и плачу. (Всю жизнь потом меня доводило
до слез совершенство. Его уязвимость.)
Такие вспышки молниями выхватывают отдельные точки раннего детства.
Между ними, как в тумане, все остальное: мама, папа и даже кошка Евгения.
Нет, папу все-таки помню. Брал меня на руки, носил, пел.
Четыре года - перелом, война. Черные тарелки, из которых звучат черные
новости. Враг - у ворот. Папа - на фронте, воюет с этим самым _врагом_ -
чернолицым, как тарелка радио.
Трудное слово "эвакуация". Сборы, чемоданы. "Не топчись под ногами!" А
я просто хочу уложить любимого зайца. Нельзя.
И вот - едем. Мама - учительница начальной школы - везет целый класс
детворы. "Детвора" - ее, мамино, слово, другие говорят - дети, ребята...
Каждый из "детворы" чуть ли не вдвое выше меня. "Как тебя зовут?" -
"Киля". Еще не умела произносить "р". Валюн - в меня: "Баба Лая". Меня
опекают, суют конфеты (значит, еще были конфеты?). Кладу их в кармашек
передника, и он угловато топырится. На кармашке - вышитый мухомор, над ним
- бабочка.
Вагон, в котором едем, почему-то зовут "теплушкой". Наверно, потому,
что здесь тепло, даже жарко. Солнце светит изо всех сил в раздвинутую
настежь стенку. Стены нет, вместо нее - солнце. В лучах, ликуя, пляшут
пылинки.
На станциях взрослые (их человека три-четыре на вагон) приносят чай,
раз в день - горячую пищу. Сначала думала, что пища должна "пищать", -
ничего похожего. Котелок, в котором несут суп, называется "манерка". Дети
пьют суп прямо из манерок, а мне нельзя - у меня своя тарелочка, своя
ложка. Почему нельзя? "Не капризничай", - говорит мама.
Едем долго, наверно, недели две или три. Летят мимо, или ползут, или
просто на месте стоят травянистые поля по самое небо, в траве - цветы
(колокольчики, ромашки и какие-то еще неизвестные). Поезд идет,
останавливается, долго стоит, снова идет, а мимо - цветы. Где-то в