"Роберт Грейвз. Царь Иисус" - читать интересную книгу автора

всеми древними мистериями - греческими, египетскими, кельтскими, армянскими
и даже индийскими. В третьей сцене, например, действие происходит в плохо
освещенном хлеву в Вифлееме.
Петух (кричит): Христос родился!
Вол (мычит): Где?
Осел (кричит): В Вифлееме!
Кстати, эти существа - не хитрые персонажи из басен Эзопа, о нет, это
священные животные. Петух, принадлежа Гермесу, сопроводителю душ в Аид, и
Аскле-пию-врачевателю, разгоняет ночную тьму и предвещает восход солнца.
Помните, что говорил Сократ прежде, чем испил цикуты? Он просил друга
пожертвовать Ас-клепию петуха. Мне кажется, что таким образом он выражал
надежду на воскресение. Петух фигурирует и в рассказах о последних
страданиях Иисуса. Он же воспринимается как предвестник его воскресения,
хотя я нахожу это несколько надуманным. Бык и осел - символические, животные
двух обещанных Мессий: Мессии - сына Иосифа и Мессии - сына Давида, с
которыми хрестиане отождествляют Иисуса. Об убежище "диких ослов и пасущихся
стад", о блаженных, посылающих "туда вола и осла", говорится в тридцать
второй Книге пророка Исайи, и иудейские комментаторы неизменно
интерпретируют это как имеющее непосредственное отношение к обоим Мессиям.
После того как петух, осел и вол сказали свое слово, наступает день, и
мы видим Святое семейство, как издавна принято, Деву-Мать - в синих одеждах
с короной из серебряных звезд на голове, а Иисуса - в яслях, которые точно
для той же цели использовались в дельфийских и элевсинских мистериях.
Бородатый Иосиф стоит немного поодаль. Он не увенчан короной и даже не в
пурпурных одеждах, подобно праведникам, заслужившим божественного света.
Постепенно приближаются отдаленные звуки барабана и трубы. Входят три
радостных пастуха, похожие на тех, что на горе Иде поклонялись маленькому
Зевсу... Или (позволю себе раскрыть секрет) на мистов, одетых, как пастухи,
которые во время церемонии Пришествия, давшего название элевсинским
мистериям, показывают новорожденное дитя, освещая его факелами, и кричат:
"Ликуйте, ликуйте, вот наш Царь, сын Дочери Моря, лежит в корзине среди
речных тростников!"
Нет, я не ставлю под сомнение то, что Иисус лежал в яслях, или то, что
пастухи пришли поклониться ему, но все остальное, по-моему, должно
восприниматься не буквально, а скорее, как философская правда в терминологии
аристотелевской "Поэтики". Кстати, не убежден, хотя доверяю своим
источникам, что мой собственный Рождественский рассказ точен во всех
деталях. Однако я знаю то, что знаю. Знаток в греческой скульптуре или
керамике обычно с легкостью восстанавливает утерянные детали пострадавшего
произведения искусства. Возьмем, к примеру, вазу с. черной росписью: Орфей,
сходящий в Аид. Если данаиды держат в руках корзины, а над исчезнувшим
куском можно разглядеть виноградную гроздь и два пальца, судорожно
вцепившиеся в булыжник, то знатоку этого достаточно: он тотчас представит
изнывающего от жажды Тантала и Сизифа, его собрата по несчастью, толкающего
огромный камень на вершину скалы. Мне, конечно же, гораздо труднее, потому
что я имею дело с историей, а не с мифом. И все же история Иисуса, начиная с
самого рождения, так близка к мифологическому сюжету, что я во многих
случаях предполагал вещи, которые потом, в результате исторических поисков,
находили подтверждение, и это вселяло в меня уверенность, что там, где я
ничего не могу доказать, я тоже не иду против правды'. Например, у Иисуса