"Грэм Грин. Можете вы одолжить нам своего мужа?" - читать интересную книгу автора

расцветала от удовольствия, произнося его имя. "О, Питер проспал сегодня".
"Питер порезался, он пытается остановить кровь". "Питер потерял свой
галстук. Он думает, что его стащил коридорный". Конечно, она любила его;
значительно менее был я уверен в его чувствах.
Вы должны представить себе, как все это время те другие двое втирались
в доверие. Это было похоже на средневековую осаду: они копали ходы и
возводили земляные укрепления. Разница была в том, что осажденные ничего не
замечали - во всяком случае девушка ничего не подозревала; не знаю, как он.
Я жаждал предупредить ее, но что я мог бы сказать такого, что не шокировало
бы ее или не рассердило? Я думаю, что те двое поменяли бы свой этаж, если бы
это помогло им оказаться ближе к крепости; они, быть может, обсуждали такую
возможность, но отклонили ее, так как это было бы слишком явно.
Поскольку они знали, что я ничего не могу предпринять против них, они
рассматривали меня почти как союзника. В конце концов, я мог оказаться
полезен когда-нибудь, отвлекая внимание девушки, - полагаю, что они не
сильно в этом ошибались; по тому, как я смотрел на нее, они могли
догадаться, насколько я заинтересован, и они, вероятно, прикинули, что наши
интересы в дальнейшем могут совпасть. Им не приходило в голову, что я
придерживаюсь определенных нравственных принципов. Думаю, что в их глазах,
при сильном желании нравственные принципы, безусловно, не имели бы значения.
В Сен-Поле им удалось за полцены выцарапать зеркало в черепаховой оправе
(думаю, что в этот момент в лавке оставалась старая мамаша, а ее дочь была в
каком-нибудь boite, где встречаются женщины определенного сорта);
естественно поэтому, когда я смотрел на девушку - они подметили, что я часто
это делаю, - они обдумывали, соглашусь ли я вписаться в какую-нибудь
"подходящую" схему.
"Когда я смотрел на девушку" - заметьте, я не пытался описать ее. При
написании биографии можно, конечно, включить портрет, и дело сделано: передо
мной лежат такие очерки о леди Рочестер и миссис Барри. Но, работая как
профессиональный романист (поскольку биографии и мемуары - это для меня
новые жанры), описываешь женщину скорее не для того, чтобы читатель мог
увидеть ее во всех ненужных подробностях цвета и формы (часто тщательно
разработанные диккенсовские портреты выглядят просто как указания
иллюстратору, которые с успехом можно было бы опустить после завершения
книги), но лишь для того, чтобы передать какое-то чувство. Предоставьте
читателю, если у него есть воображение, создать свой собственный образ жены,
любовницы, случайной пассии "прекрасной и доброй" (поэту не нужны другие
слова). Если бы я взялся за описание внешности девушки (я не могу заставить
себя в этот момент написать ее ненавистное имя), это не было бы отображение
цвета ее волос или формы рта, мне нужно было бы выразить то наслаждение и ту
боль, с которыми я вспоминаю ее, - я, писатель, наблюдатель, второстепенный
персонаж, как вам угодно. Но если я не осмелился выразить эти чувства ей, то
почему я должен стараться передать их вам, воображаемый читатель?
Как быстро те двое подкопались. Думаю, что не позднее, чем на четвертое
утро, сойдя к завтраку, я обнаружил, что они передвинули свой стол к столу
девушки и развлекают ее в отсутствие мужа. Они делали это превосходно;
впервые я увидел ее раскрепощенной и счастливой - и она была счастлива,
потому что говорила о Питере. Питер является агентом фирмы своего отца,
где-то в Хэмпшире, у них там три тысячи акров. Да, он любит верховую езду, и
она тоже. Все в движении - именно о такой жизни она и мечтает, когда