"Грэм Грин. Суть дела" - читать интересную книгу автора

меня дошли слухи, что контрабандисты иногда перевозят алмазы в зобу у
птицы; вот я и забрал его попугая. И действительно, в нем оказалось фунтов
на сто промышленных алмазов. Пароход еще не отчалил, и мы ссадили
двоюродного брата Таллита на берег. Дело казалось совершенно ясным.
- И что же дальше?
- Сириец всегда выйдет сухим из воды, - сказал врач.
- Слуга двоюродного брата Таллита показал под присягой, что это чужой
попугай... ну и двоюродный брат Таллита, конечно, показал то же самое. По
их версии, младший слуга подменил птицу, чтобы подвести Таллита под суд.
- И все было подстроено Юсефом? - спросил врач.
- Конечно. Беда в том, что младший слуга как в воду канул. Тут могут
быть два объяснения: либо он получил деньги от Юсефа и скрылся, либо его
подкупил Таллит, чтобы свалить вину на Юсефа.
- В наших краях, - сказал Перро, - я бы упрятал за решетку обоих.
- В городе, - ответил Скоби, - приходится действовать по закону.
Миссис Перро повернула ручку приемника, и чей-то голос прокричал с
неожиданной силой: "Дайте ему пинка в зад!"
- Пойду спать, - сказал врач. - Завтра нам предстоит трудный день.
Сидя в постели под москитной сеткой, Скоби открыл свой дневник. Он уж и
не помнил, сколько лет подряд записывал каждый вечер все, что случалось с
ним за день, - одни голые факты. Ему легко было проверить, когда произошло
то или иное событие, если об этом заходил спор; припомнить, когда начались
в таком-то году дожди или когда перевели в Восточную Африку предпоследнего
начальника департамента общественных работ, - все было под рукой, в одной
из тетрадок, хранившихся дома в железном ящике у него под кроватью. Он
никогда без надобности не открывал эти тетради, особенно ту, где кратко
было записано: "Л. умерла". Он и сам не знал, почему хранит свои дневники;
во всяком случае - не для потомства. Если бы потомство и заинтересовалось
жизнью скромного полицейского чиновника в захудалой колонии, оно бы ничего
не почерпнуло из этих лаконичных записей. Пожалуй, все началось с того,
что сорок лет назад в приготовительном классе он получил "Алана
Куотермейна" в награду за ведение дневника во время летних каникул, и это
занятие вошло у него в привычку. Даже самый характер записей с тех пор
мало изменился. "На завтрак сосиски. Чудная погода. Утром гулял. Урок
верховой езды после обеда. На обед курица. Пирожок с патокой..." А теперь
он писал: "Луиза уехала. Вечером заезжал Ю. Первый ураган в 2:00". Перо
его бессильно было передать значение того или другого события; только он
сам, если бы дал себе труд перечитать предпоследнюю фразу, мог понять,
какую страшную брешь сострадание к Луизе пробило в его неподкупности. Не
зря он написал "Ю.", а не "Юсеф".
Сейчас Скоби записал: "5 мая. Приехал в Пенде встречать спасенных с
парохода 43". (Из предосторожности он пользовался шифром). "Со мной Дрюс".
Немного помедлив, он добавил: "Здесь Уилсон". Закрыв дневник и
растянувшись под сеткой, он принялся молиться. Это тоже вошло у него в
привычку. Он прочитал "Отче наш", "Богородицу", а потом, когда сон уже
смежил ему веки, покаялся в грехах. Это была чистая формальность, и не
потому, что он не знал за собой он и его жизнь имеют хоть какое-то
значение. Он не пил, не прелюбодействовал, он даже не лгал, но никогда не
считал, что отсутствие этих грехов делает его праведником. Когда он вообще
о себе думал, он казался себе вечным новобранцем, рядовым, которому просто