"Грин Грэм. Конец одного романа" - читать интересную книгу автора

- Конечно можно.
Она замолчала, и я подумал, что нас прервали. Я стал кричать "Алло!
Алло!", но она просто думала, быстро прикидывая, чтобы поточнее ответить.
- В час дня я отнесу ему поднос. Мы с вами можем поесть сандвичей
наверху в гостиной. Я ему скажу, что вы хотите поговорить о картине... или о
вашей книге.
Спокойствие мое и доверие тут же исчезли - я подумал: сколько раз она
прикидывала вот так? Звоня у ее дверей, я был ей врагом или сыщиком,
следящим за ее словами, как через несколько лет следили за ней самой Паркис
и его сын. Тут дверь открылась, доверие вернулось.
В те дни мы не думали, меня ли к ней тянет, ее ли ко мне,- мы были
вместе. Она отнесла Генри поднос (он сидел в зеленом халате, подложив под
спину две подушки), и тут же, на твердом полу, не закрыв двери, мы
' Термин из мистического учения кармелитского богослова XVI века Св.
Иоанна (Хуан де ля Крус). (Здесь и далее - прим. перев.)
обняли друг друга. Мне пришлось понежнее прикрыть ей рукою рот, чтобы
Генри не услышал странного, печального, сердитого крика.
Скрючившись рядом с ней, я глядел на нее и глядел, словно никогда не
увижу русых волос, разлившихся по полу, капелек пота на лбу, не услышу
тяжелого дыхания, будто она бежала наперегонки, победила и не может
отдышаться.
И тут заскрипела ступенька. Секунду-другую мы не двигались. Нетронутые
сандвичи стояли на столе, пустые бокалы. Она прошептала: "Пошел вниз..." -
села в кресло, взяла на колени тарелку.
- А вдруг он слышал? - сказал я.
- Он не поймет, что это.
Наверное, я глядел недоверчиво, и она сказала неприятно нежным тоном:
- Бедный Генри! За десять лет такого не было.
Но я не успокоился, и мы сидели тихо, пока опять не скрипнула
ступенька. Собственный голос показался мне фальшивым, когда я громко сказал:
- Я рад, что вам понравилась сцена с луком. Тут Генри заглянул в
комнату. Он нес грелку в сером фланелевом чехле.
- Здравствуйте, Бендрикс,- просипел он.
- Я бы принесла,- сказала Сара.
- Я не хотел тебя беспокоить.
- А мы говорим о вчерашней картине. Он посмотрел на мой бокал.
- Ты бы лучше дала бордо двадцать третьего года,- проговорил он своим
одномерным голосом и ушел, прижимая грелку в чехле.
- Как, ничего? - спросил я; она покачала головой.
Сам не знаю, что я имел в виду; наверное, подумал, что при виде Генри
ей стало не по себе, но она умела, как никто, прогонять угрызения совести. В
отличие от всех нас, она не знала вины. Она считала: что сделано, то
сделано, чего же угрызаться? Если бы Генри нас застал, она бы решила, что
ему не с чего сердиться. Говорят, католики после исповеди освобождаются от
греха - что ж, в этом смысле она была истинной католичкой, хотя верила в
Бога не больше, чем я. Нет, так я думал тогда, теперь - не знаю.
Если книга моя собьется с курса, это потому, что сам я заблудился - у
меня нет карты. Иногда я думаю, пишу ли я хоть капельку правды? В тот день я
беспредельно доверял ей, когда она вдруг сказала мне, хоть я ни о чем не
спрашивал: "Я никогда и никого не любила так, как тебя",- словно, сидя в