"Евген Гребiнка. Чайковский (Укр.)" - читать интересную книгу автора

Говорить-то они говорили много, а толку мало; все равно, что кашу варить
из топора: хоть полдня кипит, и шумит, и пенится; сними с огня котелок,
хлебни ложкою - чистая вода, а топор сам по себе остался... Поил я до
обеда стариков-характерников; нечего сказать, старосветские люди,
стародавние головы, дебелые души, а к обеду сдались - лоском легли; я
тогда за советом к одному, к другому: молчат, хоть бы тебе слово, ни пару
из уст, лежат, как осетры! Сам виноват, подумал я, передал материалу.
После обеда собрал с десяток письменных душ, поставил перед ними целое
ведро горелки и говорю, вы, братцы, народ разумный, не чета нам, дуракам,
вы часто в письмо глядите и знаете, что там до чего поставлено и что за
чем руку тянет, дайте совет и помощь в таком деле, как оно будет?..
- А будет так, как бог даст, - отвечали они.
- Разумно сказано! Сейчас видно птицу по полету, - прибавил я.
- О! Мы, браге, живем на этом; от нас все узнаешь, вот только хватим но
михайлику.
Выпили по два, по три михайлика, а все молчат: гляжу- пьют уже по
десятому, я вспомнил сердечных характерников, что до сих пор храпят под
валом, и сказал:
- Что ж, панове, как ваша будет рада (совет)?
- Вот что я тебе скажу, Никита, - начал один, - а что я скажу, тому так
и быть; вся Сечь знает, что я самый разумный человек.
- Не знаю, братику, где он такого разума набрался. Разве в шинке у
Варки, - перебил другой, - я не скажу о себе, а Болиголова его за пояс
заткнет.
- Убирайся ты с своею Болиголовою подальше, куда и куриный голос не
заходит; вот я расскажу...- сказал третий.
- А чтоб ты кашлял черепками, стеклом да панскими будинками (хоромами)!
- закричал другой. - Да как подняли меж собою письменные души спор, крики,
брань, что твои торговки на базаре в гетманщине, только и слышно: Я! Я! Я!
Я! Не успел оглядеться да расслушаться, а они уже друг друга за чубы;
перессорились, передрались, словно петухи весною, и пошли до куреня
позываться (судиться); пропала только моя горелка! А вот уже вечереет, я и
пошел до панотца (священника). Панотец меня выслушал и говорит:
- Дело, браге, важное, не выскочить Алексею от смерти.
- Будто, батьку, никак не можно спасти? - спросил я.
- Нельзя, - сказал панотец, - таков закон на Сечи. Правда, коли
найдется женщина, которая захотела бы из-под топора или петли прямо вести
преступника в церковь и перевенчаться с ним, то его простят; да кто
захочет опозорить себя? Да и где возьмется на Сечи женщина? Люди в старину
нарочно сделали такой закон: знали, что женщине неоткуда взяться.
- Вот и все тут, брате Алексею! Плохо!
- Плохо, Никита! Видно, на то воля божия! А все-таки тебе спасибо, бог
тебе заплатит за твое старание.
- Да я выйду за Алексея, - почти закричала Марина, - я скажу перед
народом, что...
- Ов-ва! Опять свое. Что ты скажешь? Ну что? Сама заварила кашу да
хочешь и расхлебать.. Не до поросят свинье, когда ее смалят (палят)..
Молчала б лучше, да богу молилась... Прощай, Алексей!
- Куда ты?
- Так, скучно, брате, хоть в воду броситься, скучно! Целый день поил