"Роберт Грэйвс. Я, Клавдий (Роман, #1) [И]" - читать интересную книгу автора

внутреннюю пещеру и увидел сивиллу, больше похожую на обезьяну, чем на
женщину; она сидела на кресле в клетке, свисающей с потолка, на ней был
красный плащ, немигающие глаза горели красным огнем в свете
одного-единственного красного луча, падающего откуда-то сверху. Беззубый
рот ухмылялся. Вокруг пахло смертью. Но я все же умудрился выжать из себя
заранее приготовленное приветствие. Она ничего не ответила. Только спустя
какое-то время я догадался, что это была лишь мумия Деифобы, предыдущей
сивиллы, умершей не так давно в возрасте ста десяти лет; в глазницы ей
были вставлены стеклянные шары, посеребренные сзади, чтобы они сверкали.
Все сивиллы всегда жили вместе со своей предшественницей. Я простоял
несколько минут перед Деифобой, дрожа и заискивающе улыбаясь, чтобы
умилостивить ее, - эти минуты показались мне вечностью. Наконец передо
мной явилась настоящая сивилла, еще совсем молодая женщина по имени
Амалфея. Красный луч погас, Деифоба исчезла (кто-то, наверно прислужница,
прикрыл окошечко из красного стекла), а сверху ударил новый луч света -
белый - и осветил Амалфею, сидевшую в глубине темной пещеры на троне из
слоновой кости. Ее безумное лицо с высоким лбом было прекрасно; она сидела
так же неподвижно, как Деифоба. Глаза были закрыты. У меня подогнулись
колени, и я с трудом проговорил:
- О, сив-сив-сив... - не в силах перестать заикаться.
Она открыла глаза, нахмурилась и передразнила меня:
- О, Клав-Клав-Клав...
Мне стало стыдно, я вспомнил, зачем я сюда пришел, и, сделав над собой
усилие, сказал:
- О, сивилла, я пришел спросить тебя о судьбе Рима и своей собственной
судьбе.
Постепенно ее лицо изменилось, ее охватил пророческий экстаз, тело ее
задергалось, дыхание участилось, по всем уголкам пещеры пронесся вихрь,
захлопали двери, у моего лица воздух со свистом рассекли чьи-то крылья,
свет погас, и Амалфея голосом бога произнесла по-гречески следующее
стихотворение:
Кто был Проклятьем поражен,
Кого томит монеты звон,
Недугом сломлен будет он:
Во рту личинки синих мух,
Глаза червивы, отнят слух,
Забытый, он испустит дух.
Затем, потрясая руками над головой, продолжала:
Десять лет промчат стремглав,
Дар получит Клав-Клав-Клав.
Он не рад ему, и прав:
Вкруг себя собравши знать,
Будет мямлить и мычать -
Что с придурочного взять...
Но пройдут за годом год
Лет, так, тыща девятьсот -
Всякий речь его поймет1.
И тут бог расхохотался ее устами - прекрасный, но устрашающий звук: "Ха!
Ха! Ха!" Я почтительно поклонился, поспешно повернул к выходу и заковылял
прочь; на сломанной лестнице я растянулся, поранив лоб и колени, кувырком