"Роберт Грэйвс. Я, Клавдий (Роман, #1) [И]" - читать интересную книгу автора

Палатинский холм в Аполлонову библиотеку и взял эту книгу, чтобы освежить
в памяти кое-какие подробности и даты в главах, посвященных
государственным событиям, мне встретились абзацы, относительно которых я
мог бы поклясться, что их писал или диктовал я сам, - мой стиль не
спутаешь ни с чьим другим, - но я абсолютно этого не помню. Если их автор
- Полибий, то эти абзацы - пример на редкость ловкого подражания (не
спорю, он мог изучать другие мои произведения), но если они все же
написаны мной самим, значит, память у меня даже хуже, чем говорят мои
враги. Перечитав последние строки, я вижу, что не столько снимаю с себя,
сколько возбуждаю подозрение, во-первых, в том, единственный ли я автор
этого труда, во-вторых, в том, можно ли мне верить как историку, и,
в-третьих, в том, хорошо ли я помню факты. Но я не стану ничего менять; я
пишу то, что чувствую, пишу своей собственной рукой, и чем дальше пойдет
мой рассказ, тем менее у читателя будет оснований сомневаться, что я
что-то утаил - слишком многое здесь будет не в мою пользу.
История эта останется в тайне. Но кому-нибудь же, могут меня спросить, я
ее раскрою? Отвечаю: моя книга адресована потомкам. Я не имею в виду
правнуков или праправнуков, я имею в виду очень далеких потомков. И все же
я надеюсь, что вам, мои возможные читатели, которых отделяет от меня сто с
лишним поколений, будет представляться, будто я обращаюсь непосредственно
к вам, словно ваш современник, так точно, как давно почившие Геродот и
Фукидид часто, кажется, обращаются ко мне. Но почему я указываю на таких
отдаленных потомков? Сейчас объясню.
Чуть меньше, чем восемнадцать лет назад, я отправился в Кумы в Кампании,
чтобы посетить сивиллу в пещере горы Гавр. В Кумах всегда есть сивилла,
потому что, когда одна умирает, ей наследует другая, ее прислужница, но не
все они равно знамениты. Некоторым из них за все долгие годы их службы
Аполлон так ни разу и не даровал права произнести прорицание. Другие
пророчествуют, но, судя по той бессмыслице, которую они произносят,
вдохновляет их не Аполлон, а Вакх, отчего в прорицания вообще перестали
верить. До того как сивиллой сделалась Деифоба, к которой часто обращался
за советом Август, и Амалфея, которая все еще жива и весьма известна, в
течение трехсот лет одна сивилла была хуже другой. Пещера их находится
позади небольшого греческого храма, посвященного Аполлону и Артемиде, -
Кумы были эолийской греческой колонией. Над портиком храма виден старинный
золоченый фриз, приписываемый Дедалу, что явная нелепость, так как храму
не больше пятисот лет, если не меньше, а Дедал жил по крайней мере тысячу
сто лет назад. На фризе изображена история Тезея и Минотавра, которого
Тезей убил в Лабиринте на Крите. Прежде чем я получил разрешение посетить
сивиллу, я должен был принести на алтарь храма жертву Аполлону и Артемиде:
первому - вола, второй - овцу. Стоял декабрь, погода была холодная.
Пещера, вырубленная в толще скалы, вселяла ужас, подъем туда был крутой,
извилистый и темный; к тому же там было множество летучих мышей. Я пошел
переодетым, но сивилла узнала меня. Выдало меня заикание. В детстве я
заикался очень сильно и хотя, следуя советам знатоков ораторского
искусства, постепенно научился контролировать свою речь на официальных
церемониях, в частной, не подготовленной заранее беседе я все еще, бывает,
хотя и реже, чем раньше, спотыкаюсь от волнения о собственный язык: это и
случилось со мной в Кумах.
Вскарабкавшись с трудом на четвереньках по крутой лестнице, я вошел во