"Роберт Грэйвс. Я, Клавдий (Роман, #1) [И]" - читать интересную книгу автора

сколько рекрутов было на плацу, хорошо ли они обучены, в какой гарнизон их
отправляли, грустный или веселый у них был вид, что сказал им Август в
своей речи.
Три дня спустя Афинодор велел мне описать ccopу между моряком и
старьевщиком, которую мы с ним наблюдали в тот день. проходя через рынок,
и я сделал это с большим успехом. Сперва он обучал меня правильно излагать
мысли, когда я писал сочинения, затем - когда говорил на заданную тему, и
наконец - когда просто беседовал с ним. Афинодор не жалел на меня труда,
постепенно я сделался более собранным, потому что он не пропускал без
замечания ни одной моей небрежной, неуместной и неточной фразы.
Афинодор пытался заинтересовать меня философией, но когда увидел, что у
меня нет к ней склонности, не принуждал меня переходить за границы общего
знакомства с этим предметом. Именно Афинодор привил мне вкус к истории. У
него были экземпляры первых двадцати томов "Истории Рима" Ливия, которые
он давал мне читать в качестве образца легкого и ясного стиля. Ливии
очаровал меня, и Афинодор обещал, как только я справлюсь с заиканием,
познакомить меня с ним - они были друзья. Афинодор сдержал свое слово.
Через шесть месяцев он взял меня в Аполлонову библиотеку и представил
сгорбленному бородатому человеку лет шестидесяти, с желтоватым цветом
лица, веселыми глазами и четкой манерой речи, который сердечно
приветствовал меня как сына отца, всегда вызывавшего его восхищение. В то
время Ливий не написал еще и половины своей "Истории", которая по ее
окончании состояла из ста пятидесяти томов, начинаясь с легендарных времен
и кончаясь смертью моего отца, за двенадцать лет до нашей встречи с
Ливием. В том же самом году он начал публиковать свою работу - по пять
томов в год - и как раз подошел к той дате, когда родился Юлий Цезарь.
Ливий поздравил меня с тем, что у меня такой учитель, как Афинодор, а
Афинодор сказал, что я сторицей возмещаю его труды; затем я признался
Ливию в том, какое получаю удовольствие, читая его книги, которые Афинодор
рекомендовал мне в качестве образца превосходного слога. Все были
довольны, особенно Ливий.
- Что, ты тоже собираешься стать историком, молодой человек? - спросил он.
- Я бы хотел стать достойным этого почетного звания, - отвечал я, хотя, по
правде говоря, никогда серьезно об этом не задумывался.
Тогда Ливий посоветовал, чтобы я составил жизнеописание своего отца, и
предложил мне помочь, отослав к самым надежным историческим источникам. Я
был очень польщен и решил взяться за работу прямо на следующий день. Но
Ливий сказал, что писать для историка - последняя задача, сперва надо
собрать материал и отточить перо. Афинодор одолжит мне свой острый
перочинный ножичек, пошутил он.
Афинодор был величественным старцем с темными глазами, орлиным носом и
самой удивительной бородой, когда-либо росшей на подбородке. Она
спускалась волнами до пояса и была белой, как лебединое крыло. Это не
просто поэтическое сравнение, я не из тех историков, которые пишут в
псевдоэпическом стиле. Я хочу сказать, что она была в буквальном смысле
слова такая же белая, как крыло лебедя. На искусственном озере в
Саллюстиевых садах жило несколько ручных лебедей; однажды мы с Афинодором
кормили их с лодки хлебом, и я помню, когда он перегнулся через борт, я
обратил внимание на то, что его борода и их крылья - одного и того же
цвета. Афинодор имел привычку во время беседы медленно и ритмично