"Роберт Грэйвс. Я, Клавдий (Роман, #1) [И]" - читать интересную книгу автора

его последние победы? Мне не терпится все услышать. Письма твоего брата
всегда хорошо написаны и так интересны, куда лучше твоих, мой дорогой
мальчик, если ты простишь мне это сравнение.
Тиберий прочел несколько слов и сильно покраснел. Он попытался проскочить
через опасную часть, но увидел, что безопасных в письме почти нет, разве
что конец, где отец жаловался на головокружение от раны в висок и
рассказывал о трудном марше к Эльбе. Странные предзнаменования, писал он,
появились здесь в последнее время: ночь за ночью с неба дождем падают
звезды, из леса доносятся непонятные звуки, похожие на женские рыдания, на
рассвете через лагерь проехали на белых конях два богоподобных юноши в
греческих одеждах, а у входа в его палатку появилась германская женщина
больше человеческого роста и сказала ему по-гречески, чтобы он прекратил
свое продвижение вперед, так как судьба повелевает ему остановиться.
Тиберий читал, одно слово - здесь, другое - там, запинался, жаловался на
неразборчивый почерк, снова принимался читать, снова запинался и наконец
совсем остановился.
- В чем дело? - спросил Август. - Неужели ты ничего больше не можешь там
разобрать?
Тиберий собрался с духом:
- Честно говоря, могу, но письмо это не стоит того, чтобы его читать. Судя
по всему, мой брат был не совсем здоров, когда писал его.
Август сильно встревожился:
- Надеюсь, он не серьезно болен?
Но бабка Ливия, конечно, сразу догадалась, что в письме есть строки,
которые Тиберий боится читать вслух, так как они касаются Августа или ее
самой, и, сделав вид, будто материнская тревога заставила ее забыть о
хороших манерах, выхватила письмо из рук Тиберия. Она прочитала его от
начала до конца, сурово нахмурилась и протянула Августу, сказав:
- Это вопрос, который касается только тебя. Не мое это дело - наказывать
сына, даже самого противоестественного, а твое, ты - его отец и глава
государства.
Август перепугался, не понимая, что, собственно, произошло. Он прочитал
письмо, но оно показалось ему если не заслуживающим неодобрения, то скорее
за то, что вызвало гнев Ливии, чем за то, что касалось его самого. По
правде говоря, если оставить в стороне некрасивое слово "принудить",
Август в глубине души одобрял чувства, выраженные в письме, хотя
оскорбление, нанесенное бабке, затрагивало и его, ведь выходит, что он
позволяет ей склонять себя к тому, против чего восстает его здравый смысл.
Спору нет, сенаторы стали обращаться к нему, членам его семьи и даже к его
слугам с постыдным подобострастием. Это коробило Августа не меньше, чем
моего отца, и он действительно еще перед поражением и смертью Антония
публично обещал уйти на покой, когда у Рима не останется больше внешних
врагов, и с тех пор не раз упоминал в своих речах о том счастливом дне,
когда его задача будет наконец выполнена. Август устал от бесконечных
государственных дел и от бесконечных почестей, он мечтал об отдыхе и
безвестности. Но бабка и слышать ни о чем не хотела, она всякий раз
говорила, что его задача не выполнена и наполовину и если он сейчас уйдет
в отставку, это приведет лишь к междоусобице. Да, верно, он трудится, не
жалея сил, но разве она, Ливия, не трудится еще более усердно, хоть и не
имеет за это от государства прямой награды. И не надо быть простачком: как