"Гюнтер Грасс. Жестяной барабан (книги 1, 2, 3)" - читать интересную книгу автора

широкий, но едва исчез в нем, как оба других, тощие и длинные, которые,
вероятно, успели тем временем заглянуть на кирпичный завод, тоже перевалили
через линию горизонта и начали оба, тощие и длинные, но не сказать чтобы
худые, вязнуть в глине, из-за чего бабка моя опять не смогла наколоть
картофелину, потому что не каждый день можно увидеть, как трое взрослых
людей, хоть и разного роста, скачут между телеграфных столбов, чуть не
обламывают трубу на кирпичном заводе, я потом друг за дружкой, сперва
короткий и широкий, догом тощие и длинные, но все трое с одинаковым трудом,
упорно, таща все больше глины на подметках, скачут во всем параде по полю,
вспаханному два дня назад Винцентом, и исчезают в овраге. Итак, все трое
исчезли, и моя бабка могла наконец перевести дух и наколоть почти остывшую
картофелину. Она небрежно сдула с кожуры землю и золу, целиком засунула
картофелину в рот, подумала, если, конечно, вообще о чем-нибудь думала: они
не иначе как с кирпичного, и начала двигать челюстями, когда один выскочил
из овражка, над черными усами дико сверкнули глаза, сделал два прыжка до
костра, возник сразу и перед, и сзади, и рядом с костром, выругался,
задрожал от страха, не знал, куда бежать, назад нельзя, потому что сзади
надвигались из овражка тощие и длинные, и рухнул на колени, и глаза его чуть
не выскочили из орбит, и пот выступил на лбу. Задыхаясь, с дрожащими усами,
он позволил себе подползти поближе, доползти до самых ее подметок, почти
вплотную подполз он к бабке, поглядел на нее, словно маленький и широкий
зверь, так что бабка вздохнула, перестала жевать, опустила подметки на
землю, не думала больше ни о заводе, ни о кирпичах, ни об обжигальщиках, ни
о закладчиках, а просто-напросто подняла юбку, нет, подняла сразу все
четыре, подняла достаточно высоко, чтобы тот, который был вовсе не с
кирпичного, короткий, но широкий, мог юркнуть под них, под все четыре, и он
скрылся вместе со своими усами, и не походил больше на зверя, и был не из
Рамкау и не из Фирека, а был заодно со своим страхом под юбками, и больше не
падал на колени, и стал не коротким и не широким, и, однако же, занял свое
место, забыл про дрожь, и про пыхтение, и про руку на колене, и стало тихо,
как в первый день, а может, как в день последний, слабый ветерок лепетал в
тлеющей ботве, телеграфные столбы беззвучно рассчитывались на первый-второй,
трубы кирпичного завода вернулись в исходное положение, она же, моя бабка,
благоразумно разгладила первую юбку поверх второй, почти не чувствовала его
под четвертой юбкой и вместе со своей третьей юбкой никак не могла взять в
толк, что там совершается нового и удивительного для ее кожи. И поскольку
это было удивительно, хотя поверху все лежало вполне благопристойно, а
во-вторых и в-третьих, нельзя было взять в толк, она выгребла из золы
две-три картофелины, достала из корзины, что под правым локтем, четыре
сырых, по очереди сунула каждую сырую бульбу в горячую золу, присыпала
сверху еще больше золы, поворошила, отчего костер вновь начал чадить, - а
что ей еще оставалось делать? Но едва юбки моей бабушки успокоились, едва
густой чад тлеющей ботвы, сбитый с толку сильным падением на колени,
переменой места и помешиванием, снова желтизной заволок поле и, сообразуясь
с направлением ветра, пополз на юго-запад, как из оврага выплюнуло обоих
тощих и длинных, которые гнались за коротким и широким, обитающим ныне под
ее юбками, и тут выяснилось, что они худые, длинные и по долгу службы носят
мундиры полевой жандармерии. Они чуть не промчались мимо бабки. Никак один
из них перемахнул через костерок? Но вдруг они спохватились, что на них
форменные сапоги, а стало быть, есть чем думать, притормозили, повернулись,