"Гюнтер Грасс. Жестяной барабан (книги 1, 2, 3)" - читать интересную книгу автора

нумерованные двери или, подобно бедному Лазарю, прикорнули под мраморным
столиком кафе Вайцке, дожидаясь... чего же? Крошек со стола? Но мама и Ян
Бронски не оставляли крошек. Они все подчистую съедали сами. Они были
наделены отменным аппетитом, который нельзя утолять, который сам себя кусает
за хвост.
Они были так заняты, что даже мысли сидящего под столом Маркуса приняли
бы за докучную нежность легкого сквознячка.
В один из тех дней - дело, по-моему, было в сентябре, ибо матушка
покинула лавку Маркуса в осеннем костюме ржаво-красного цвета, меня,
поскольку я знал, что Маркус, позабытый, позаброшенный и, наверное,
потерянный, сидит за прилавком, весело вместе с только что приобретенным
барабаном в Цойгхаус-пассаж, темный и прохладный тоннель, по обеим сторонам
которого изысканные магазины ювелирные, деликатесные - и библиотеки жались
друг к другу витринами. Впрочем, меня не влекло к заведомо дешевым, но для
меня недоступным выкладкам в витринах: нет, меня влекло прочь из тоннеля, на
Угольный рынок. Выйдя под этот пыльный свет, я застыл перед фасадом
Цойгхауса, чья базальтовая серость была нашпигована пушечными ядрами
различных размеров, из различных времен осады, для того чтобы эти железные
полусферы вызывали в памяти у каждого прохожего историю города. Мне эти ядра
ничего не говорили, хоть я и знал, что торчат они в стене не сами по себе,
что есть в этом городе каменщик, которого содержит и оплачивает управление
наземного строительства на пару с управлением по охране памятников, чтобы он
вмуровывал оружие минувших веков в фасады церквей, ратуш, а также в переднюю
и заднюю стену Цойгхауса.
Я хотел пройти в Городской театр, что выставлял напоказ свой портал по
правой стороне, отделенный от Цойгхауса узкой, полутемной уличкой. Поскольку
театр, как я и предполагал, оказался об эту пору закрыт - вечерняя касса
открывалась лишь в семь часов, я нерешительно, уже подумывая об отступлении
и барабаня, начал смещаться влево, покуда Оскар не оказался между Ярусной
башней и Ланггасскими воротами. Пройти через ворота на Ланггассе и потом
свернуть налево, в Большую Вольвебергассе, я не рискнул, потому что там
сидели матушка и Ян Бронски, а если даже еще не сидели, то, может, как раз
управились на Тишлергассе и были на пути к освежающей чашке мокко на
мраморном столике. Уж и не помню, как я перешел через проезжую часть
Угольного рынка, где постоянно сновали трамваи, либо желая проехать через
ворота, либо со звонками уже выезжали из них и, скрежеща на поворотах,
сворачивали к Угольному рынку, к Дровяному рынку, в сторону Главного
вокзала. Наверное, меня взял за руку какой-нибудь взрослый, возможно
полицейский, и заботливо провел сквозь транспортные опасности. И вот я стоял
перед круто упершимися в небо кирпичами башни и, собственно, лишь по чистой
случайности, из-за одолевающей меня скуки, сунул барабанные палочки между
кирпичом и железной притолокой двери, ведущей в башню. Но, возведя взгляд
вверх по кирпичам, я уже не мог вести его вдоль фасада, потому что с
выступов и из бойниц башни то и дело обрушивались голуби, чтобы без
промедления и по-голубиному недолго отдохнуть на водосточных желобах и
эркерах, а потом снова, низринувшись с камня, увлечь мой взор за собой.
Возня голубей меня раздражала. Мне было слишком жалко собственного взгляда,
я отвел его и серьезно, чтобы избавиться от злобы, использовал свои палочки
как рычаг, дверь поддалась, и Оскар, еще не успев до конца открыть ее,
оказался внутри башни и уже на винтовой лестнице, и уже поднимался, вынося