"Гюнтер Грасс. Жестяной барабан (книги 1, 2, 3)" - читать интересную книгу автора

ни глупой: дело в том, что она была умная, не просто помощница во время
приемных часов, а незаменимая ассистентка, поэтому времени у нее для меня не
оставалось.
По нескольку раз на дню я одолевал более ста ступенек нашего
пятиэтажного дома, ища подмоги, барабанил на каждой площадке, нюхал, что
будет сегодня на обед у каждого из девятнадцати семейств, и, однако же, не
стучал ни в одну дверь, так как ни в старике Хайланде, ни в часовщике
Лаубшаде и уж подавно ни в толстой фрау Катер или - при всей симпатии - в
мамаше Тручински не видел своего будущего наставника.
Правда, под самой крышей обитал музыкант и трубач Мейн. Господин Мейн
держал четырех кошек и всегда был пьян. Он играл танцевальную музыку в кафе
"Цинглерова горка", а в сочельник вместе с пятеркой таких же забулдыг месил
снег по улицам и с помощью хоралов пытался одолеть жестокий мороз. Я как-то
застал его на чердаке: в черных брюках и белой нарядной рубашке он лежал на
спине, перекатывая необутыми ногами пустую бутылку из-под можжевеловой водки
и дивно играя на трубе. Не отрывая жесть от губ и лишь чуть поведя глазами,
чтобы искоса поглядеть в мою сторону - а стоял я как раз за ним, - он
воспринял меня вполне уважительно как барабанщика-аккомпаниатора. Его жесть
была ему не более дорога, чем моя. Наш дуэт загнал на крышу его четырех
кошек и заставил черепицу слегка вибрировать.
Когда мы завершили игру и опустили жесть, я извлек из-под своего
пуловера старую газету "Новейшие вести", разгладил бумагу, присел на
корточки перед трубачом, сунул ему под нос это чтиво и потребовал преподать
мне большие и маленькие буквы.
Но господин Мейн, едва покончив с трубой, погрузился в сон. В его жизни
существовало лишь три истинных состояния: бутыль с можжевеловкой, труба и
сон. Мы еще не раз, точнее говоря, вплоть до тех самых пор, пока он не
поступил в качестве музыканта к конникам СА и не отрекся на несколько лет от
можжевеловки, разыгрывали с ним на чердаке дуэты без предварительных
репетиций, разыгрывали для труб, черепиц, голубей и кошек, но на роль
учителя он никак не годился.
Тогда я попытал счастья у зеленщика Греффа. Без барабана, потому что
Грефф не жаловал барабан, я неоднократно посещал подвальную лавку, что
расположилась наискось против нашей. Казалось бы, здесь наличествуют все
предпосылки для углубленных занятий, недаром же по всей двухкомнатной
квартире, на прилавке, под прилавком, даже в сравнительно сухом погребе для
картошки лежали книги книги приключений, книги песен, "Херувимский
странник", труды Вальтера Флекса, "Простая жизнь" Вихерта, "Дафнис и Хлоя",
монографии о художниках, кипы спортивных журналов, иллюстрированные тома с
полуобнаженными мальчиками, которые бог весть почему гонялись за мячом, чаще
всего между дюнами, на берегу, демонстрируя умащенную маслом мускулатуру.
Уже в те времена у Греффа были неприятности с лавкой. Контролеры из
Пробирной палаты обнаружили при проверке его весов и гирь кой-какие изъяны.
Прозвучало словечко "обвес". Пришлось Греффу платить штраф и обзаводиться
новыми гирями. И в таком горестном состоянии Греффа могли развеселить лишь
книги, да вечерние встречи со скаутами, да походы с ними по выходным дням.
Он почти не обратил внимания на мой приход и продолжал заполнять ценники, я
же, используя благоприятную ситуацию, схватил три или четыре белые картонки
и красный карандаш, после чего с великим тщанием, используя уже надписанный
картон как основу, начал усердно имитировать на нем зюттерлиновский шрифт,