"Гюнтер Грасс. Жестяной барабан (книги 1, 2, 3)" - читать интересную книгу автора

ничего не смыслит в барабанном бое, ей обязательно надо было лезть к моему
барабану? А что это блестит у нее в глазах? Как называется зверь, пожелавший
ударить? Из какого он сбежал зоопарка, какой алчет пищи, чего ищет? В Оскаре
нечто поднялось, его толкало нечто, возникшее неизвестно из каких глубин,
сквозь подметки, сквозь подошвы наверх, нечто, овладевшее его голосовыми
связками, и оно побудило Оскара испустить истошный крик, которого вполне
хватило бы, чтобы оставить без единого стекла целый, великолепный,
прекраснооконный, вбирающий свет, преломляющий свет готический собор. Короче
говоря, я сотворил двойной крик, поистине обративший в прах оба стекла очков
Шполленхауэрши. Моргая под слегка кровоточащими бровями сквозь совершенно
пустую оправу, она отступила назад и под конец начала некрасиво и для
учительницы слишком несдержанно рыдать, а банда за моей спиной примолкла в
страхе, частично скрываясь под скамейками, частично выбивая зубами дробь.
Некоторые даже переползали со скамейки на скамейку, поближе к матерям. Те,
однако, поняв, что я натворил, начали искать виноватого, хотели наброситься
на мою матушку и непременно набросились бы, если бы я, прихватив барабан, не
сполз со скамьи. Мимо полуослепшей Шполленхауэрши я пробился к своей
окруженной фуриями матери, схватил ее за руку и увлек из класса "1А", где
гуляли сквозняки. Гулкие коридоры. Каменные ступени для великанских детей.
Крошки хлеба в гранитных чашах с фонтанчиками. В открытом спортзале тряслись
под перекладиной мальчики. Матушка все еще держала в руках бумажку. Перед
порталом школы имени Песталоцци я отобрал у нее бумажку и скатал из
расписания уроков лишенный смысла бумажный шарик. Однако фотографу, который
между колоннами портала караулил первоклассников в сопровождении матерей и
фунтиков, Оскар разрешил сфотографировать себя и свой не потерявшийся во
всей этой сумятице фунтик. Выглянуло солнце, над головой у нас жужжали
классные комнаты. Фотограф поставил Оскара на фоне классной доски с
надписью: "Мой первый день в школе".


Распутин и азбука

Повествуя моему другу Клеппу и вполуха внимающему санитару Бруно о
первой встрече Оскара с расписанием, я только что сказал: на той доске,
которая давала фотографу традиционный задник для того, чтобы снимать в
формате почтовой открытки шестилетних мальчиков при ранцах и фунтиках с
гостинцами, было написано: "Мой первый день в школе".
Разумеется, эту надпись могли прочесть лишь мамаши, стоявшие за спиной
у фотографа и еще более взволнованные, чем их дети. А мальчишки на фоне
доски могли лишь через год, когда новые первоклассники приступали на Пасху к
занятиям, либо по оставшимся у них фотографиям догадаться, что те
неслыханной красоты снимки были сделаны по поводу их первого учебного дня.
Буквы зюттерлиновского шрифта с ложными, подбитыми изнутри
закруглениями ползли по доске злобными остриями, выводили меловую надпись,
возвещавшую новый отрезок жизни. На самом деле зюттерлиновская готика
годится лишь для всего броского, кратко сформулированного, например для
лозунгов дня. Существуют также известные документы, которых мне хоть и не
довелось видеть, но которые я тем не менее могу себе представить написанными
только этим шрифтом.
Мне видятся справки о прививках, спортивные грамоты и написанные от