"Гюнтер Грасс. Жестяной барабан (книги 1, 2, 3)" - читать интересную книгу автора

Лабесвег. Мой барабан хорошо это выдерживал, взрослые - хуже, они хотели
заткнуть глотку моему барабану, хотели подставить ножку моим палочкам - но
обо мне позаботилась природа. Способность при помощи жестяного детского
барабана набарабанить необходимую дистанцию между мной и взрослыми вызрела
вскоре после моего падения с лестницы, и почти сразу же у меня прорезался
голос, давший мне возможность петь вибрато на таких высоких нотах, или
кричать, или петь крича, что никто не рисковал более отбирать у меня
барабан, от которого закладывало уши, ибо, если кто-нибудь пытался схватить
его, я начинал кричать, а когда я кричал, ценные вещи разлетались на куски:
мой крик убивал цветочные вазы, мое пение крушило оконные стекла и
передавало власть сквозняку, мой голос, подобно целомудренному, а потому и
не ведающему сострадания алмазу, резал стеклянные горки, чтобы в их
глубинах, не теряя при этом своей невинности, надругаться над гармоничными,
благородно закругленными, подаренными любящей рукой и покрытыми легким
налетом пыли ликерными рюмочками. Прошло немного времени, и мои способности
стали широко известны на нашей улице, от Брезенервег до поселка при
аэродроме, - короче, во всем квартале. Стоило соседским детям, чьи игры типа
"Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать", либо "Где у нас кухарка, Черная
кухарка?", или "Что я вижу, ты не видишь" меня не привлекали, завидеть меня,
как целый хор немытых рож начинал вопить:

Стекло, стакан, стопарик
Сахар есть, пива нет - очень жаль
Госпожа Метелица зажжет свой фонарик
И сядет за рояль.

Без сомнения, дурацкие, лишенные смысла припевки. Но меня они не
смущали, когда вместе с моим барабаном я шагал сквозь "Госпожу Метелицу",
заимствуя примитивный, но не лишенный приятности ритм, выбивал "Стекло,
стакан, стопарик" и, не будучи крысоловом, увлекал за собой детей.
Впрочем, и сегодня, когда Бруно намывает окно в моей комнате, я выделяю
этой песенке и этому ритму местечко на своем барабане.
Куда несноснее, чем дразнилки соседских детей, куда огорчительнее,
особенно для моих родителей, оказался тот дорогостоящий факт, что на меня
или, точнее сказать, на мой голос начали сваливать любое окно, разбитое в
нашем квартале наглыми, невоспитанными хулиганами. Поначалу матушка
добродетельно оплачивала все, по большей части разбитые с помощью рогаток,
кухонные окна, потом, уразумев наконец особенности моего голоса, она, прежде
чем возмещать убытки, начала требовать доказательств, и при этом у нее
делались холодные деловые глаза. А люди, живущие по соседству, и впрямь были
ко мне несправедливы. Ничто в этот период не могло быть несправедливее, чем
утверждать, будто виной всему - живущий во мне детский дух разрушения, что я
испытываю ничем не объяснимую ненависть к стеклу и стеклянным изделиям, как
и другие дети порой в приступах бешенства дают выход своим темным и
бессмысленным антипатиям. Лишь тот, кто занят игрой, разрушает умышленно. Я
же никогда не играл, я работал на своем барабане, а что до голоса, то
первоначально я употреблял его лишь в пределах необходимой обороны. Только
опасения за мою работу на барабане вынуждали меня целенаправленно пускать в
ход голосовые связки. Будь я наделен способностью тем же методом и теми же
звуками резать унылые, закрытые сплошной вышивкой, порожденные